Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

«Счастье отмеряется каплями,— писал он в дневнике,— оно не является целью человеческой жизни».

А для Евы счастье было целью жизни. Она сама испытала по­клонение и восхищение публики, когда была певицей, но с ра­достью отказалась от музыки, чтобы жить только ради него и ре­бенка.

Фритьоф понимал ее, а сам себя понять не мог:

«Душа вылиняла и обобрана, надо бежать, спрятаться где-то, пока не найду самого себя»,— писал он в дневнике. И вот он и Ева бегут в леса. Там он бросил бесплодные копания в своей душе и почувствовал себя свободным, там Ева обрела прежнего Нансена и опять стала счастлива.

Если и было еще место, где он оставался самим собой, то это семья Сарсов. Тетя Малли, которая в то время очень была озабо­чена его состоянием, рассказывала, как радовалась, когда видела его сердечным, веселым и по-прежнему горячим в спорах. А по вечерам в Готхобе, когда Ева пела для него, он полностью откры­вал свою душу.

«В одном, по-моему, все должны согласиться,— писал он в та­ком настроении:— когда мы попадаем во власть высокого и на­стоящего искусства, то забываем унылость будничной жизни, и тогда мы бываем действительно счастливы».

Хорошо было в Готхобе, когда там собирались родственники и друзья. Тогда хозяева неизменно были веселы и приветливы, и оба умели создать вокруг себя праздничное настроение. Все, кто бывал там, думали: вот два одинаково сильных человека, которые вынесли трехлетнюю разлуку, хотя твердой уверенности в том, что они встретятся вновь, у них не было.

Вскоре после возвращения отцу пришлось совершить турне с лекциями по Европе, мама сопровождала его. Всюду их встре­чали с почетом. Редко удавалось им остаться наедине, зато хоть посмеяться можно было вместе. Нансен мог гордиться своей же­ной: она оставалась равнодушной к лести, которую щедро расто­чали ей все вокруг. (15)

«И как только ей удавалось делать такое приветливое лицо!»— говорил он своему другу по возвращении домой и искренне смеялся над этим. Нансен выступал во многих странах и на разных язы­ках. На слушателей производила впечатление та легкость, с кото­рой он объяснялся по-немецки, по-английски, по-французски. Конечно, он делал ошибки, но восторженные дамы говорили, что ошибки «придают ему еще больше очарования». Лучше всего он владел английским. И как раз в Англии сильнее всего промах­нулся. Он хотел сказать: «В глубине души мы все одинаковы», а выразил это так: «На дне мы все одинаковы», что вызвало бурю оваций.

После экспедиции Нансену было присвоено звание профессора Христианийского университета по прежней его специальности — зоологии, причем чтение лекций не вменялось ему в обязанность. Последнее было для него очень кстати, так как мысли его и время были заняты совершенно другими проблемами. Впоследствии ему присвоили звание профессора океанографии; эта должность была учреждена специально для Нансена, причем и на сей раз без ка­ких-либо обязательств с его стороны. Однако Нансен прочел сту­дентам много лекций по океанографии.

В первую зиму по возвращении он закончил двухтомную книгу «„Фрам" в Полярном море». Этот труд переведен почти на все языки, и читают его во всем мире.

В ноябре 1897 года Нансен отправился с лекциями по Америке. У Евы только что родился сын — в сентябре того же года, и ей нельзя было ехать с мужем. Фритьофом опять овладела мелан­холия.

«В голове так все перемешалось, что и сам не могу разобраться в этой путанице. Сижу, смотрю, уставившись в ночь, проезжая по безлюдным просторам Канады, и не могу найти ответа,— писал он в дневнике.— Еду через безлюдную пустыню, жизнь так же пуста».

Но в этой «безлюдной пустыне» было много людей. И если в Европе зал всегда был переполнен и люди неистовствовали, то все это был пустяк по сравнению с Америкой. Одна амери­канка, тогда еще молодая дама, позднее рассказывала мне, как обаятелен был отец. Многие утверждали, что, услышав рассказ Нансена о его походе, «полностью пересмотрели свои взгляды на жизнь».

«Разве это не грустно, что другим можешь помочь, а помочь себе бессилен? Ирония судьбы — быть виночерпием, когда сам испить вина не можешь». Но вскоре его опять потянуло к работе. «То, над чем я столь долго размышлял, теперь проясняется». Он бывал счастлив на охоте и на рыбалке. «Жесткая рука воли расслабляется, я склоняюсь головой к святому святых бытия и отдыхаю, предаваясь настроениям, как в детстве, когда леса были для меня раем.

Никуда на свете меня не тянет, ибо здесь и мир, и покой, и величие».

Он бывал счастлив, когда все его силы и помыслы были со­средоточены на великой задаче. И, едва успев разрешить ее, вновь впал в уныние. «Вершины достигнуты, но они были так низки, а равнина так мала! И ледники уже больше не сверкают. Но можно еще раз расправить крылья, отправиться в новый полет вслед за своей фантазией, теперь уже в полную силу,— через равнину, через вершины и ледники, за пределы возможного.

О, отважный мечтатель!»

Он и вправду мечтал еще раз расправить крылья. План уже был разработан. Теперь он собирался на Южный полюс, исследо­вать неизученную Антарктику. Он был уверен, что его опыт и такой замечательный корабль, как «Фрам», обеспечат экспедиции успех, и решил взяться за осуществление этого плана, как только приспеет время.

Замысел был не так уж нов. Нансен думал о нем еще до своей экспедиции на Северный полюс. Еще в 1893 году, когда шотланд­ский естествоиспытатель Джон Мёррей прибыл в Христианию, чтобы проводить экспедицию на «Фраме», Нансен говорил с ним о том, что намерен пойти на шхуне к Южному полюсу, как только вернется из похода к Северному. Во время дрейфа «Фрама» он долго и обстоятельно обсуждал вопрос со Свердрупом. Свердруп готов был отправиться вместе с ним.

Теперь отец решил доложить о своих планах в Королевском Географическом обществе в Лондоне. Для Евы это был удар. Она, конечно, понимала, что Фритьоф все равно совершит задуманное. Ведь все, за что бы он ни брался, удавалось ему. Но снова три года! Каким он вернется после новых трех лет отсутствия? Она гнала от себя эту мысль, заставляя себя жить только настоя­щим и не тревожить Фритьофа своими страхами. Однако он и сам все понимал и отчасти именно поэтому откладывал экспеди­цию к Южному полюсу. Но были у него в те годы и другие дела, которые не пускали его в путь. За годы похода на «Фраме» накопилось множество материалов, которые надо было обобщить и опубликовать, к тому же Нансен был очень занят организацией океанографических исследований в международном масштабе. И наконец, более всего его занимало внешнеполитическое поло­жение Норвегии.

Сатирические газеты в те годы были полны карикатур на Нан­сена. На одной из них он изображен сидящим на ледяной глыбе, а по его нахмуренному лицу градом струится пот. На другой он, сидя в крохотной лодочке, гребет изо всех сил, но лодка не дви­гается с места. Под рисунком подпись: «А не в мертвой ли воде Нансен?»