Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Писать об этом почти невозможно, но все же я должен сказать, что она не совсем нормальна, и если я встречался с нею, то не ради собственного удовольствия, наоборот, ее общество меня всегда угнетало. Но мне казалось, что я должен помочь ей, излечить ее. У нее очень неспокойно на душе, и я опасаюсь, что в минуту отчаяния она покончит с собой, Я сделал все возможное, чтобы поддержать ее, убедить ее, но с ней говорить бесполезно.

Я лишь прошу тебя не принимать это близко к сердцу. Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, моя дорогая Ева.

Больше нет времени писать: почта, с которой я хочу послать письмо, уходит через пять минут».

Отец был уверен, что это письмо рассеет все недоразумения, однако очень волновался и поэтому написал письмо лучшей по­друге Евы фрекен Ингеборг Моцфельд с просьбой сразу же навестить Еву. Еще до отъезда из Норвегии он рассказал ей, в каком безнадежном положении очутился, и теперь просил ее в случае чего поддержать маму и убедить ее, что он любит только ее и ни­кого больше.

В страшном волнении ожидал он ответа, но ответа все не было. Сам он тем временем писал Еве каждый день. Теперь письма стали совсем другими.

В Виндзорском замке, где отец гостил по приглашению ко­роля, он написал Еве письмо-дневник:

«Я сижу перед раскрытым окном, поют дрозды и соловьи, а взору от­крывается великолепный парк с прекрасными деревьями и зелеными лу­жайками. Заходящее солнце освещает башни, шпили замка и стены с бой­ницами.

Бесспорно, здесь красиво, и я все больше проникаюсь очарова­нием английского пейзажа. Но я так несказанно по тебе скучаю. Если бы ты была со мной, то поняла бы, как глубоко и искренне я люблю тебя. Если бы я только мог защитить тебя от всех обид и горестей! Как ужасно быть в такой разлуке.

Днем мы с королем гуляли по Виндзорскому замку, а вечером поедем кататься на машине. Вчера вечером я был приглашен на обед, жаль, что ты не видела меня во фраке, штанах до колен и черных шелковых чулках. Я чувствовал себя настоящим придворным. Наряд этот, надо сказать, неплохой, но в таком пышном сверкающем одеянии мне не по себе. Англичане же находят его великолепным. Они ведь любят блеск и украшения.

Король и королева передают тебе привет и просят тебя поскорее при­ехать. Здесь все о тебе спрашивают и жалеют меня за то, что я здесь один. И я от души согласен с ними. Я часто думаю, какую свежесть внесла бы ты в это общество. Ты совершенно не такая. Я слышу твой удивительный смех, вижу твое озаренное умом лицо и понимаю, как различны могут быть по своей сути люди. Как только вспомню о тебе, милая моя, чудесная жена, ощущаю прилив гордости.

Вспоминаю и о наших ребятишках и скучаю по ним.

Но я все пишу и пишу и никак не могу написать о том, о чем надо написать в первую очередь. Все так грустно, мне так жаль другую. Ей плохо, она много страдала, стала совсем больной и утратила равно­весие души. Мысли ее в смятении, и она не воспринимает разумных слов.

А теперь я с нетерпением жду весточки от тебя, мне так страшно, что ты будешь страдать, любимая».

Это письмо разминулось с ответом Евы на его первое письмо, которое было переслано на адрес Рингнеса. Мы с мамой уехали на троицу на замечательный хутор Эйлифа Рингнеса, где нас давно уже ждали. У них собралось много веселых гостей. Я вспо­минаю эти дни в сиянии весны, праздника, солнца, радости, сер­дечности и гостеприимства. До сих пор помню, как весела и пре­красна была мама, и теперь я понимаю, каких невероятных уси­лий ей это стоило.

Ночью она писала Фритьофу:

«Ты просишь не принимать все близко к сердцу, но либо ты не понимаешь, о чем просишь, либо забыл, о чем писал в том письме, из которого я ничего не поняла.

Из всего ясно одно: тебя больше волнует душевный покой той жен­щины, чем мой.

А для меня все это письмо — какая-то ужасная загадка, я утратила веру во все хорошее в жизни, и мне только хочется теперь спрятаться от людей в темном углу и умереть.

Но ты можешь не волноваться, я умею владеть собой, никто ни о чем не догадается, очень уж только тяжело делать все время веселое лицо. Только почему ты за нее беспокоишься, что она над собою что-то сделает, а за меня нет?

Напоследок ты написал: «Ты ведь знаешь, как я люблю тебя». Да ты с ума сошел! Это после такого письма! Я отправлю тебе его об­ратно, чтобы ты мог его перечесть».

Фритьоф был вне себя:

«Я был в таком замешательстве, что мне и в голову не пришло, что в моем письме можно что-то понять превратно. Сам я столько об этом передумал, что уже не мог сообразить, насколько для тебя все это неожиданно, и думал, что, когда напишу тебе, ты сразу поймешь, как мало значила для меня та, другая, и как много ты и что волнуюсь я не за нее, а за тебя. Теперь-то я вижу, что ты могла понять все наоборот.

Ты говоришь, что из моих писем ясно, что меня больше волнует ее душевный покой, а не твой.

Нет и нет! Все время я только о твоем спокойствии и думал и, храня его, сделал глупость — молчал. Только чтобы тебе не причинить горя, я хотел помочь той женщине, помешать ей наделать бед которые причинили бы горе тебе и другим. Не ради нее терзался и мучался, а ради тебя. Одна только мысль владела мною — оградить тебя, что бы там ни случилось. А добился я, значит, только того, что все стало еще хуже.

Я не смел искать утешения и совета у тебя, единственной, кто мог бы поддержать меня.

Ты пишешь, что я часто смотрел на тебя нежно — еще бы! Я просто не мог выдержать, чтобы не заглянуть к тебе и не посмотреть на тебя тайком. О, если бы ты знала, как много эти глаза хотели тебе сказать!

Но приходилось запасаться терпением и ждать, а пока я с головой по­гружался в работу, чтобы забыться, не думать о том, что делается, и переждать, пока не минет черная туча.

Отныне ничто не будет нас разделять. Я буду говорить тебе обо всем, а ты мне, и не будем больше жить каждый сам по себе. Обещай мне это. Только бы знать, что тебе не слишком горько, только бы знать на­верняка, что ты понимаешь мое чувство к тебе, что ты не толкуешь его превратно».

Вернувшись в Люсакер, Ева нашла там это новое письмо, а тут появилась и фрекен Моцфельд. Ева немедленно послала в Лондон телеграмму:

«После разговора все поняла. Наверняка поможет. В Тронхейм не по­еду».

Конец его огорчил, зато начало сняло с его души большую тя­жесть.

«Как мне отблагодарить тебя за телеграмму! Она сделала меня счастливым. Как я понял, ты разговаривала с фрекен Моцфельд, я так и думал, что она тебя успокоит. Я вижу теперь будущее светлым и радостным, вот только надеялся повидаться с тобой в Тронхейме. Но придет время, когда нам сторицею воздастся за все наши мучения. Теперь я знаю, что никакие страдания тебя уже не коснутся, теперь я спокоен».

В ответ Ева написала большое прекрасное письмо: