Федор Раззаков - Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне

Но главное — он устал чувствовать себя пусть значимой, но все равно манипулируемой фигурой в той тайной войне, которую вели различные политические силы по обе стороны границы. Это раньше, по молодости, он ловил кайф от подобного рода авантюр, иной раз даже сам искал их, чтобы быть на «переднем крае». Однако теперь все было иначе. И возраст уже был иной, и главное — здоровье подводило. Но тем силам, которые продолжали делать ставку на него в своих политических играх, до этого дела было мало. Нужда до Высоцкого у них не пропадала, а даже наоборот — с каждым годом увеличивалась, поскольку во второй половине 70-х «застой» вступал в завершающую свою стадию и от того, какие позиции в нем застолбят противоборствующие силы, должно было зависеть и то, кто победит на финише — когда Брежнев отойдет в мир иной.

Высоцкий, являвшийся был артистом, а не политиком, угодил в настоящий капкан, выбраться из которого было практически невозможно. С одной стороны, он устал от игры в «кошки-мышки», с другой — не имел представления, как с этим покончить, так как дело зашло слишком далеко. Например, «сев на иглу», он угодил в еще большую зависимость от КГБ, который не только прекрасно был осведомлен об этом, но и… помогал ему в его пагубном пристрастии. Ведь наркотики ему доставляли из-за границы летчики «Аэрофлота» — организации, которая была под колпаком КГБ (особенно это касалось международных рейсов). Никто бы из пилотов не стал рисковать своей свободой (а за это им могло «обломиться» от 8 до 10 лет тюрьмы) и репутацией даже ради самого Высоцкого. Но они везли эти наркотики, поскольку, видимо, знали — им ничего за это не грозит. КГБ закрывал на это глаза, понимая, что в противном случае Высоцкий может вообще слететь с катушек. А так все было под контролем. Правда, при таком раскладе его ближайшие перспективы выглядели мрачно, поскольку при полинаркомании (когда алкоголь смешивался с наркотиками) долго не живут. Чекисты и об этом были осведомлены, переговорив с врачами, лечившими Высоцкого. Но иного выхода у них не было, так как Высоцкий в любом случае был обречен — никакому лечению он не поддавался (о чем поведали те же самые врачи).

Осознание того, что он зависим от наркотиков, конечно же, удручало Высоцкого. Но еще больше его должна была убивать мысль о том, что эта зависимость контролируется спецслужбами. Но бороться с этим он не имел никакой возможности. Например, задумай он «выйти из дела» («я из дела ушел, из такого хорошего дела!») — то есть поставить ультиматум властям и перестать играть по их правилам, — как те немедленно ответили бы ему репрессиями, благо желающих поступить таким образом всегда было предостаточно. Конечно, Высоцкий мог пойти ва-банк и спрятаться за спину своей жены — видной французской коммунистки, но и в этом случае ему пришлось бы не сладко — дело могло дойти до разрыва с родиной. А этого он больше всего боялся и не хотел. Не мог он развестись и с самой Мариной Влади — в таком случае он хоронил возможность выезжать за границу, да и терял надежный щит, который прикрывал его от всяческих неприятностей. Короче, куда ни кинь — везде клин. И чем дальше двигалось дело, тем сильнее этот клин входил в тело Высоцкого, буквально разрывая его изнутри напополам. Как пишет Марина Влади:

«После первой поездки за границу у тебя появляется чувство разочарования, отчаяния от того, что и здесь ты не нашел решения разрушительных импульсов. В этом и заключается парадокс, невообразимый для нормального здорового человека: имея, казалось бы, все, ты буквально тонешь в отчаянии.

Довольно быстро выясняется, что возможность выехать из СССР ничего не решает, лишь убыстряет падение. Пьяных загулов, которые время от времени можно себе позволить в Москве, на Западе не понимают…

У тебя дома, в СССР, тебя понимают. Ты не признан официально, зато любим публикой… Во Франции счастлив ты бываешь всего несколько дней, и вот тебя уже снова раздирают противоречивые желания. Дни начинают тянуться невыносимо долго, ты наконец с облегчением возвращаешься в Москву, но, как только проходит радость встречи с городом, с театром, с публикой, у тебя снова появляется непреодолимое желание уехать… И повсюду ты чувствуешь себя изгнанником.

Ты не можешь жить ни поднадзорно-свободным в Москве, ни условно-свободным на Западе. Ты выбираешь внутреннее изгнание. Шаг за шагом ты покидаешь себя…»

Отметим, что именно тогда, в декабре 77-го, из-под пера Высоцкого на свет появляется очередной концептуальный шедевр — песня «Райские яблоки» («Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем…»). В ней герой песни попадает в рай, но от увиденного там у него волосы становятся дыбом, поскольку этот самый рай оказывается весьма жутким местом — настоящая «зона». Там сторожа охраняют сады с райскими яблоками и чуть что «стреляют без промаха в лоб». Там «неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел», там вновь прибывших, недавних землян, называют этапом и обращаются с ними как с зэками — они сидят на коленях, ожидая допуска в рай. Там герой песни все-таки решился нарвать в саду бледно-розовых яблок, за что и был убит точным выстрелом в лоб. Короче, песня эта наглядно демонстрирует нам, что Высоцкий к моменту ее написания разочаровался во всем: и в земной жизни, и в потусторонней, райской. Везде для него — зона. Тупик…

На родину Высоцкий вернулся 23 декабря(с очередной вшитой «торпедой»). Вместе с ним прилетела и Марина Влади. И первыми, кого они навестили в столице, были писатель Юрий Нагибин и его жена. По этому поводу в дневнике писателя читаем следующие строчки: «Накануне Марина Влади проповедовала у нас на кухне превосходство женского онанизма над всеми остальными видами наслаждения. В разгар ее разглагольствования пришел Высоцкий, дал по роже и увел…»

Как пел сам Высоцкий в начале 60-х: «Я женщин не бил до семнадцати лет…»

9 января 1978 годав широкий советский кинопрокат вышел «вестерн по-советски» Владимира Вайнштока «Вооружен и очень опасен». Как мы помним, композитором фильма был Георгий Фиртич, а тексты к песням написал Владимир Высоцкий. Всего их в картине должно было звучать шесть («Расскажи, дорогой», «Не грусти», «Вооружен и очень опасен», «Живу я в лучшем из миров…», «Это вовсе не френч канкан…», «Живучий парень»), однако высокая цензура три последние в картину не включила, а «Не грусти» сократила почти наполовину. О том, почему это произошло, речь уже шла выше — из-за их подтекста.

12 январяВысоцкий снова отправляется в Париж развеяться. Отметим, что если раньше он летал с этой целью куда-нибудь в Магадан или в Сочи, то теперь он почему-то летит во Францию, где ему, как уже отмечалось, не слишком уютно. В чем дело? Видимо, все-таки французская действительность гораздо ближе его сердцу, чем советская, что неудивительно. Например, достать те же наркотики там можно без проблем. Да и не только их. Рассказывает один из парижских знакомых нашего героя Дино Динев: