Сказки темного леса

Один за другим проверяющие вошли в помещение. В такт шагам покачивались меховые шапки и тяжелые драповые пальто, в желтом свете ламп матово блестели холеные лица. Цепкие взгляды, подобно бритвенно-острым наконечникам копий, грозно сверкали из-под сурово сдвинутых бровей. Куратор из Госкомэкологии выглядел на фоне остальных затесавшейся в волчью стаю болонкой — заискивающе улыбающийся толстяк, украдкой вытирающий вспотевшие от волнения руки.

Не прошло и двух секунд, как взгляды проверяющих перестали обшаривать помещение и сошлись на моей персоне. Один из комиссии уже разомкнул губы, чтобы извергнуть из себя первый вопрос, как пришедший из глубины моего существа порыв подкинул мое тело вверх, словно распрямившуюся пружину.

— Здравствуйте! — решительно начал я, выкладывая на стол “инспекторский чемодан” и распахивая крышку. — Как вы сейчас увидите, мы подготовили для вас некоторые документы!

С этими словами я зачерпнул из чемодана несколько стопок протоколов и широким шагом двинулся к собравшимся. Каждая стопка относилась к какой-нибудь из ранее проведенных нашей организацией кампаний и была скреплена собственной скрепкой — с тем, чтобы каждому проверяющему досталась своя часть документов.

— Перед вами, — толковал я, распихивая документы по рукам, — данные за пять организованных при нашем участии кампаний: одну “цветочную”, две “елочных”, и две “можжевеловых”. Как вы можете видеть, материалы сопровождаются сводными отчетами о числе задержанных нарушителей, сумме составленных протоколов и количестве изъятой лесопродукции. Например, для первой цветочной кампании такие данные составляют двести двадцать восемь человек и сто шестьдесят тысяч стеблей, для можжевеловой — сто тридцать пять человек и двадцать семь тысяч стволов можжевельника, а для елочной кампании прошлого года…

Меня понесло. В голове образовалась звенящая пустота, а язык все сыпал и сыпал трескучими цифрами. Да так, что если бы они в самом деле вылетали у меня изо рта, то в скором времени заполнили бы собой все помещение. Говорил я очень быстро, то и дело обращаясь к кому-нибудь из присутствующих с просьбой обратить внимание на те или иные места в имеющихся у них документах. Попутно я пересыпал свою речь миллионами различных подробностей, постоянно “перескакивая” с одной природоохранной кампании на другую.

— В период с 21.12.97 по 31.12. 97 в районе станции “Сортировочная” нашими инспекторами было задержано сто восемнадцать нарушителей, тридцать шесть из которых оказались оптовиками, провозящими от двадцати и до пятидесяти метровых елей. Любопытно, что девять человек из этого числа — Анисимов, Асанова, Баев, Богданова, Горленков, Дивисенко, Кичук, Ульбашева, Фесько — были задержаны весной 1998 года при проведении патрулирования на радиусах общественных бань в рамках “можжевеловой кампании”. К сожалению, из двадцати семи тысяч семьсот двадцати восьми стволов можжевельника, изъятых за время этой акции, на рекультивацию были направлены только сто пятьдесят. Остальные двадцать восемь тысяч пятьсот семьдесят восемь стволов были уничтожены, как и девяносто пять тысяч стеблей Leucojum, Ruscus, Cyclamen, Crocus и Galanthus, изъятых за время цветочной кампании того же года. Оставшиеся шестьдесят пять тысяч были переданы в учреждения здравоохранения, школы и детские дома. Таким образом…

Через минуту я уже и сам не понимал, о чем говорю, а проверяющие и подавно. Большинство из них просто стояли, с трудом водя взглядами по страницам бумаг, а наиболее решительных я то и дело одергивал, поднимая ладонь и “выстреливая” в их сторону новые сведения. Минут через пять я прошелся по комнате и собрал документы обратно, а затем резко сбросил темп речи и совершенно обычным голосом произнес:

— Ну что же, спасибо. Надеюсь, что на ваши вопросы я смог ответить как можно более полно. К сожалению, в ближайшие несколько минут сюда приведут нарушителей, так что позвольте мне закончить с этим и приступить к своим непосредственным обязанностям. До свидания, уважаемые, с Новым Годом!

Ошалевшие от свалившихся на них сведений, проверяющие развернулись и потянулись из комнаты вон. За все время “проверки” ни один из них не проронил ни слова — ни “здрасьте”, ни “до свидания”, даже с Новым годом меня не поздравили. Сунув документы в чемодан, я присел на свое место и нацелился было достать из ящика стола пузырь водки, как двери открылись и в комнату заглянул куратор из Госкомэкологии.

— Молодой человек! — мерзкий толстяк явно перестал нервничать и теперь аж лоснился от удовольствия. — Нужно подготовить двадцать пять елочек для передачи в детские дома! А я загляну сюда часикам к шести и как раз их заберу…

Тут мне показалось, что куратор подмигнул, показывая, кому на самом деле пойдут эти двадцать пять елочек. Так что я тут же встал со своего места и как мог более почтительно произнес:

— Не извольте беспокоиться, все сделаем в лучшем виде. К шести часам будет готово, я лично за этим прослежу. Будьте насчет этого совершенно спокойны!

— Вот и хорошо! — расплылся в улыбке толстяк, стремительно выплывая за дверь. — Я очень на вас надеюсь!

Когда все закончилось, я запер дверь, снял с электрощитка картонку с героином и бросил её в мусорное ведро. После этого я сел на свое место и вынул из ящика стола бутылку водки и пластиковый стакан. В голове у меня, словно хоровод сухих листьев, кружились протоколы пяти кампаний, роились какие-то фамилии и цифры, во рту ощущался резкий привкус ничем не разбавленного вранья. Черт с вами, подумалось мне, работа-то сделана: с проверкой я разобрался! Осталось отложить для этой жирной крысы двадцать пять елок, и дело с концом! К полудню нужное количество елок, отобранные вручную и перевязанные синенькой подарочной лентой, гордо стояло в дальнем углу нашего штаба. Они бы так и уехали вместе с толстяком в “детские дома”, кабы их не увели у него из-под носа другие посетители. А произошло это так.

Было примерно полвторого, когда двери штаба открылись, и в дверной проем по очереди протиснулись двое атлетически сложенных мужчин невообразимых размеров. Они были “раскачаны” до такой степени, что рельеф мускулатуры можно было разглядеть даже сквозь толстые зимние “пропитки”. При этом оба посетителя выглядели так, словно собирались прямо отсюда идти на дипломатическую встречу, были коротко стрижены и по сумме признаков производили крайне пугающее впечатление.

Пару раз они уже приходили сюда, чтобы прикупить несколько десятков елок поприличнее, и каждый раз платили втрое против установленной на базарах цены. Не знаю уж, для кого они брали эти елки, но от одного вида этих мужчин мне тут же делалось нехорошо. И хотя они были со мной предельно вежливы, я не слишком этим обольщался: если бы они неожиданно передумали платить, я и не подумал бы возражать. Но они платили, всякий раз определяя цену по собственному разумению — причем так, что я еще ни разу об этом не пожалел. На этот раз один из них заглянул в помещение, увидел приготовленные мной елки и расплылся в широкой улыбке.