Алексей Лампе - Мой дневник. 1919. Пути верных

Может, я слишком много знаю и его ссылка на детей, находящихся у Андогского, меня тронуть не могла.

Словом, его нельзя было судить так строго, но и оставить в Добрармии не следовало бы.

В прошении он, между прочим, полемизирует с судом и председателем суда Гребенщиковым, ставя последнему в вину (и справедливо), что тот судил его за недостаточно активное желание прийти в армию и, указывая на себя, не говорил о том, что его, как гетманца, ждала расправа петлюровцев.

А о суде за недостаток активности я готов верить – здесь это есть, и я видел, что меня, нигде не служившего, работавшего в центре, приняли безмолвно, сказав: «А где ты до сих пор болтался, негодяй».

10 сентября (Харьков).По сведениям, контужены Шкуро и Мамонтов. Это нехорошо. Ничего особенного они собой не представляют, но все же это имена.

Шкуро – это Денис Давыдов, и совершенно напрасно его сделали командиром корпуса. Он, как партизан, был бы более на месте. Теперь, без хорошего начальника штаба, Шифнера замещает Соколовский, он действует плохо.

О Мамонтове мне говорил П.И. Залесский, что за грабеж тот был отчислен от 17-го Донского полка самим мастером сих дел – Ренненкампфом. Это марка. Не этим ли объясняется и радио Мамонтова, с гордостью гласящего о 60 000 000 для Дона и «образах для родных храмов», награбленных из других… родных храмов.

В общем, все больше и больше проникает критическое отношение к Добрармии. Май-Маевский всегда пьян, в войсках картеж, который уничтожили у себя большевики, слухи о частях Добрармии, не желающих идти в наступление, жиды в пропаганде (советский режиссер Барон) и т. д. Все это не к нашему украшению. Все это кладет пятно на армию.

По газетам нам казалось, что Чрезвычайка в Харькове свирепствовала вовсю, а на самом деле из ½-миллионного населения погибло не больше 350 человек. Это не так много и похоже на армянские выкрики, по которым турки вырезали в с е х армян уже раз десять.

Сегодня еду в Ростов и дальше на Новороссийск, по дороге заеду в Таганрог справиться о своей судьбе. Попаду ли я в Киев?

11 сентября (Харьков – Ростов).Расстались с Харьковом. На прощанье, в последний момент, Евг. Вас. заставила Тату при помощи Ник. Ал. открыть тайну Оли и Авгаря (фамилию этого мерзавца я не знаю). Может быть, это и к лучшему.

Был в Штадобрармии [135] Штадобрармии – штаб Добровольческой армии. , Сергеевский сказал мне, что наше положение у Киева тяжело, бои идут у Боярки. Виною этому поляки, почему-то заключившие перемирие с большевиками, обезопасившими таким образом свой тыл.

Л<���ейб>. Гв<���ардии>. Московский полк, вернее, батальон, был окружен. Командир, шесть офицеров и 31 солдат (!) кончили жизнь самоубийством, не желая попадать в плен.

Пишу на ходу поезда – рука дрожит.

12, 13 сентября (Ростов).Брожу целый день по городу – много нового: Драгомиров назначен в Киев Главноначальствующим, может, туда и не доехать – дела там на фронте плохи.

Сегодня видел В.М. Драгомирова – он только что из Киева и передает подробности деятельности чрезвычайки – герои ее кутили целыми ночами вместе с девками, а потом к утру доставляли себе удовольствие расстрелами – в этом В.Д. [136] В.Д. – Драгомиров. готов видеть садизм. Возможно, что это и так – в революционных убийствах безусловно есть сладострастие.

Но все же число убитых 130 и главное чрезвычайкой. Это мало для того, чтобы говорить о терроре, да и на мой вопрос, были ли в числе убитых рабочие, В.Д. ответил неопределенно.

Он говорит, что жители еще несколько дней после нашего входа ходили молча, по привычке к чрезвычайке. Но наши власти оказались ниже всякой критики – контрразведка и сама воровала и хватала офицеров, имеющих по 100 000–200 000 рублей. Войска грабили, т. к. ничего от интендантства не получали.

Все это, конечно, дискредитирует армию в глазах населения – у Шульгина в «Киевлянине» есть заметка о том, что «лучше было прийти хоть без органов управления, но скоро, чем с ними, но тихо», а по-моему мы могли прийти с ними и скоро – время было, а у нас до сих пор копаются с назначением того же А. Драгомирова.

Словом, мы опять действуем слабо – тыл разрушает работу фронта – это уже не в первый раз.

14 сентября (Ростов).Сегодня узнал, что я назначен Старшим Адъютантом в Киев – Командующий Драгомиров А., начальник штаба Вахрушев, порядочная шляпа, генкварм – Шуберский.

Я узнал об этом в Таганроге, куда ехал за ответом о моем назначении, а вернувшись в Ростов, на вокзале дождался всего начальства, т. к. сегодня все ехали в Киев. Шуберский был несколько недоволен, но обращение со мной Драгомирова, сказавшего мне, что он очень рад моему назначению, что знает о тяжелой болезни, перенесенной мною, что желает, чтобы я не торопился, что должность будет храниться за мной, что я нужен ему и для других дел (?) – словом, полная милость.

Провожали его торжественно, масса народу – я не дождался отхода поезда, т. к. устал до чрезвычайности – меня отпустили раньше.

Начальником разведки назначен Муська Мельницкий, опять будем вместе. По его рассказу, его агентша видала в Петрограде в начале июля Николая Мельницкого и передала ему привет от Муськи, чем страшно его напугала, т. к. «и стены имеют уши». Он обещал сам зайти к ней, но надул, по-видимому, опасаясь провокации. Как же они там напуганы, несчастные!

Татик очень рад новому назначению – я отношусь несколько сдержаннее – не люблю я новых мест, новых людей. Однако посмотрим, может, и там жить можно.

Содержание при стоимости обеда «от 350 р.» – 5000 р. В месяц, в том числе 90 кормовых. Нас спасает литература – надеюсь работать в «Киевлянине» и «Великой России» – это даст мне поддержку.

По слухам, положение у Киева выправляется – значит мы туда дойдем, а то уж я опасался за его судьбу.

Устал чрезвычайно, думал сразу ехать в Киев, но потом увидел, что это мне еще совершенно не по силам.

Врангелю думал все же написать письмо о причинах, побудивших меня к уходу, – не помешает сохранить с ним хорошие отношения – чем черт не шутит.

Но в общем Кавармии мне, как ни странно, не жалко.

15 сентября (Ростов).Сегодня опять целый день в городе. Был в отделе Генерального штаба, говорил Пронину о моем желании войти в военную газету, если она будет учреждена. Пронин отвечал неопределенно, говоря, что Ставка противится изданию газеты, боясь критики ее действий. Во всяком случае разговоры о газете идут, и я на всякий случай заявил о своем желании быть привлеченным к этому делу, считая, что я имею на это право по своему былому опыту. Впоследствии ее можно развернуть в «Русский Инвалид» – я думаю, что на этом я могу кончить мою военную карьеру – честолюбия у меня совершенно уже нет.