Алексей Лампе - Мой дневник. 1919. Пути верных

Но я хотел сказать в этой моей заметке не о всем том, что припомнил выше, а о тех «Двух тостах», о которых, может быть, следовало и забыть.

Оба тоста были сказаны после торжественных обедов в нашей Семеновской собранской палатке, которая тогда стояла на поле Полтавского сражения, где за 200 лет до этого умирали за Россию наши предки.

Первый тост произнес наш почетный гость Великий Князь Константин Константинович. Он был строен, красив красотой своего романовского типа (и по росту, и по облику), несмотря на невыгодность защитной формы, выделяясь какой-то особой «франтоватостью», по погонам, орденам и др. Выделялся он и своим голосом, и даже не самим голосом, как манерой говорить, слегка грассируя, по которой, закрывши глаза, можно было сказать, кто говорит.

Поэт и литератор, он говорил красивые и запоминающиеся слова. Исходя из того, что он говорил в Семеновском собрании и на полтавском поле сражения, он говорил о тех русских богатырях, которые, борясь с змием тугариным, в те секунды, когда коварный змий их побеждал и опрокидывал на родную богатырям землю – именно от нее набирались новых сил для сопротивления злой силе и, продолжая борьбу, приходили к победе. Так, по мнению Августейшего поэта, и семеновцы, коснувшись родной полтавской земли, там, где их предки защищали Родину от шведского змия, набирались сил для своих будущих подвигов во имя России. Как трудно было себе тогда нам, слушателям талантливой речи, представить, что уже только через пять лет эта борьба со змием станет для всех нас совершившимся фактом!..

Но постепенно Великий Князь приблизился к концу своей речи, и тут произошло нечто неожиданное. Тесно связанный хотя бы своими «Измайловскими досугами» с родным ему Л. Гв. Измайловским полком, оратор, заключая свое слово, оговорился и закончил с большим пафосом и подъемом тостом за Лейб-Гвардии… Измайловский полк.

Помню, что внимательно слушая речь Великого Князя, я как-то растерялся и сразу поняв, что произошла неожиданная и нежелательная гаффа, невольно подумал в те несколько секунд, которые прошли после окончания тоста – о том, как же это возможно поправить. Каждую секунду мог начать соответственный полковой марш наш оркестр, и этот марш был бы неизбежно – Измайловский.

Не растерялся наш полковой адъютант штабс-капитан Александр Владимирович Попов [172]– он кинулся к оркестру и успел приказать капельмейстеру играть… Семеновский марш. Все было исправлено.

В сущности говоря, сам Великий Князь мог и не заметить своей оговорки, разве что кто-либо из присутствовавших за столом других Великих Князей или генералов, «великих мира сего» – решился потом сказать Августейшему оратору о том, что произошло.

Это был первый тост, который я запомнил. Но был и второй!

Его произнес командир нашей бригады, 1-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии, так и не переименованной, несмотря на все давления, ходатайства и разговоры, в «Петровскую бригаду» – генерал-майор Генерального штаба Андрей Медардович Зайончковский. Произнес также в нашей собранской палатке, после одного из обедов – в тот день, когда после возложения венков на памятник Славы в центре Полтавы был Высочайший завтрак в доме Петровско-Полтавского кадетского корпуса.

Но чтобы дойти до изложения того, как был сказан этот второй тост, надо предпослать несколько предварительных слов.

Генерал Зайончковский был умный и интересный по своему содержанию генерал. Он был очень внимателен к офицерам (что и в то время было не так-то часто), любил с ними говорить и на ученые и на светские темы. Он на войне 1904–1905 гг. командовал 85-м пехотным Выборгским полком, шефом которого был Германский Император Вильгельм II. За свое командование этим полком на войне генерал имел полковую форму полка, что было труднее, чем иметь форму гвардейского полка (ее тоже имел генерал Зайончковский), так как армейскую форму получал только тот командир, под командованием которого полк заслужил боевые отличия. Гвардейскую же форму получал каждый командир гвардейского полка, который прокомандовал полком не менее года (были и в этом исключения).

Генерал Зайончковский был по основной своей службе сапером и никогда не служил в гвардии. После Русско-Японской войны и командования Выборгским полком он по каким-то путям получил Л. Гв. Егерский полк и командовал этим полком в послевоенное время с большим отличием, побивая на полковой стрельбе все полки конкуренты. Но говорили, верно ли это было – я, конечно, не знаю, что гвардейский полк он получил против воли Великого Князя Николая Николаевича, и, может быть, этим объясняется и то, что, откомандовав гвардейским полком в 1-й дивизии, он не был зачислен в Свиту, а также и то, что случилось с генералом в Полтаве в 1909 году.

А случилось вот что:

После Высочайшего завтрака в здании Кадетского Корпуса Великий Князь Николай Николаевич вышел в коридор и, видимо, кого-то искал. Увидев нашего старшего полковника Левстрема, он нервно взял его за плечо и спросил, где наш командир, сказав, что генерала Кульнева требует Государь Император. Положение было ясным – конечно, все ждали пожалования в свиту командиров прибывших в Полтаву полков – Преображенского – генерала Гулевича, Семеновского – генерала Кульнева и 9-го пех. Ингерманландского – полковника Сивицкого. Разумеется, кандидатом в свиту считали и генерала Зайончковского, как бывшего командира Л. Гв. Егерского полка и командира Петровской бригады, который привел бригаду по Высочайшему повелению в Полтаву на юбилей.

Полковник Левстрем знал, что наш командир генерал Кульнев потихоньку уехал с Высочайшего завтрака. Генерал был серьезно болен, он вскоре после юбилея скончался от рака желудка, и ему трудно было сидеть за столом. Он предупредил полковника Левстрема, что поедет на вокзал Киево-Воронежской ж. д., с которого после завтрака Государь Император должен был уехать из Полтавы. Это он и доложил Великому Князю, который приказал полковнику взять его великокняжескую тройку (как они тогда назывались, «Малышевскую») и нашел командира немедленно.

Полковник Левстрем помчался на вокзал и там неожиданно для себя увидел сидящих на платформе генералов Зайончковского и Кульнева. Подойдя к последнему, он доложил, что «Государь Император требует его к себе!» «А меня?» – спросил генерал Зайончковский. «Не могу знать, Ваше Превосходительство», – дипломатично ответил полковник Левстрем. Все трое помчались в кадетский корпус.

В корпусе все уже было налажено: генерал Гулевич и полковник Сивицкий были уже готовы и ждали выхода Государя. К ним пристроился генерал Кульнев и… генерал Зайончковский, что, повторяю, было только нормально.