Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

А если вообще давать посвящения только в тех случаях, когда есть прямые (или косвенные) указания самого автора?

Господи, сколько вопросов и как мало ответов!

Вы пишете комментарии к «Крысолову». Укажите, что замысел родился (!) в Моравской Тшебове [535], городке на чешско-германской границе, где мама бывала дважды (не помню — кажется, в 1923 — у Вас есть перепечатанные на машинке несколько дат жизни и творчества). Именно Моравская Тшебова тех лет (еще не вышедший из-под германского влияния городок), является прототипом цветаевского «Гаммельна». Она рассказывала мне об этом, когда я иллюстрировала «Крысолова» [536].

Простите за этот галоп. Времени и тут нет — где же оно есть ?! [537]Каждый день корпею над Скарроном — идет туго, вяло, скушно ( sic !); за все время 150 никчемных строк — 159 тощих фараоновских коров [538], сожравших тучные планы моего «отдыха». С 17-го хорошая погода — надолго ли? Надеюсь, что и в Москве, и в Тарусе установилась она же — чувствую себя ответственной перед своим тарусскими гостями-хозяйками за беспрерывные доселе дожди. Господи, Господи! Где покой? Где воля? [539]Как хочется прожить хоть сколько-нибудь «без аннексий и контрибуций» [540].

Тревожит мамина книга — Скаррон пожирает её. Как справиться со всем? А тут еще квартиру черт принес (никому не говорите, а то он же и унесет!). Долги кругом…

На этой мажорной ноте закругляюсь. Что слышно о Казакевиче ?

Пожалуйста , возьмите мои квартирные бумажки у Наташи, я могу с ней разминуться, она собирается уезжать 1 августа.

Целую. Пишите.

Как Инкины камни? Она не пишет.

Милая Анечка, простите за карандаш, пишу в бивуачных «гостевых» условиях, утром рано — все спят… как всегда, это самое мое любимое время. Из Лиепаи нагрянули на 2 дня к моей приятельнице, которой Вы однажды мамину книжку отсылали. Облетали и исходили Палангу [541]вдоль и поперек — что нетрудно; толковый курортик, ничего не скажешь. Красиво все очень — море, дюны, огромный парк, переходящий в лес — да и сам городок, в котором обдуман и обыгран каждый кусочек земли и камня, коварный поворот улицы; каждый коттедж — игрушка в немецком стиле — прелесть! А главное, прелесть в том, что Скаррон остался один-одинешенек в Лиепае и никому не мешает. Сегодня возвращаюсь в его объятия и… начинаю готовиться к обратному пути, а жаль. Наверно, в Лиепае ждет меня письмецо Рыжего с расшифровкой тарусского памятника (?). Тамара пишет, что «Тезей» перепечатан, печатается «Царь-Девица». Я в ужасе оттого, что бедные мои приятельницы, вместо того чтобы наслаждаться тарусскими красотами, мучились из-за плохой погоды, кажется, прочно прилипшей к «средней полосе». Тут хотя бы «переменная облачность» — и это терпимо… Целуем Вас, до скорого свидания.

А. Пушкинъ (В альбом NN…)

Ваш выкормыш («была бы шея, а хомут найдется») в июне 1962 г. Красавчик, а?

Милый Саакянц, Саакянец, глянец, ранец, румянец, померанец, поганец! Спасибо Вам за весточку (которая вслед телеграммы) и за разрешение топить невинного пушистенького котишку. Вот приедете к нам в августе и с этого и начнете свою новую жизнь. Натренировавшись, удушите Швейцершу [542]и с ней еще кое-кого.

Спасибо и за сведенья о квартирных делах, ладно, договорились, когда в следующий раз буду получать квартиру, постараюсь обойтись без Лиды Бать, растудыть ее мать.

Только сегодня узнала, что оказывается, организатором кувыр-коллегии вокруг «памятника» была всё та же Ася, Анастасия Ивановна, тетенька моя, которая сперва задумала водрузить «камень с тарусской каменоломни» на участке Валерии Ивановны [543], а потом потеснить «спящего мальчика» [544]на могиле Борисова-Мусатова. Действовала она, говорят, при помощи некоего юного одессита [545], смывшегося после моей телеграммы, и очень торопилась всё «провернуть» в мое отсутствие! На «открытии» должны были присутствовать обе гидры — Ася и Валерия — а остальные как хотят. Ну, ладно, приеду, разберемся. Теткам буду мстить долго и упорно — опубликую все прозаические произведения, где мама клеймит железом обеих сестричек; и установлю на своем участке по памятному камню обеим идиоткам. За вход буду брать деньги — и немалые. Шутки в сторону — гадость всё это.

Что слышно с проектом опубликовать что-нибудь мамино в «Знамени»? [546]А с Казакевичем что? — Впрочем, пустые вопросы. Вы, верно, на них не догадаетесь ответить до получения моего письма, а после, пожалуй, будет поздно. На днях собираемся, но когда, точно еще не знаем. Ездили в Палангу (без Скаррона!). Путались между бабским голым и мужским голым пляжем; оба хуже. Были во дворце Тышкевичей [547]— так себе. Вообще ничего себе городок — только слишком много народа; в курзале выступал Ашкенази [548]и народная артистка Грузинской ССР Нина Какашидзе [549]; в кино шли боевики «Девчата» [550]и «Каменное гнездо» [551].

Море было очень красивое…

Целую Вас, Рыжик, до скорого свидания!

Пожалуйста, напишите сами два слова Анастасии Ивановне насчет данного ей Вами письма — пусть пришлет копию или Ваш текст, который ей будет возвращен. Я ей писала три раза и трижды получила обещания и отговорки. Ее московский адрес Горького 26/1, кв. 9. Попробуйте позвонить (может быть, она в Москве). Б1–60–26.

Милая Анюта, получила Ваше письмо с комментариями и портрет котенка — одно лучше другого. А кроме того — письмо от молодого человека, воздвигателя памятника [552]; тут многое неясно, и очень. Поговорим при встрече. Я ему ответила со всем возможным тактом и сердечностью, а вот с тетками, «ночными ласточками интриги» [553]разговор должен быть другой. У всей этой истории есть — должна быть — предыстория, которую надо будет выяснить. — О Сарре Бернар [554]— времени ее приезда в Россию, надо будет спросить у того самого шафера на родительской свадьбе [555], от которого я спасаюсь; он специалист по Сарре и <���с> чрезмерным удовольствием ответит на все вопросы. Я же помню, как мама мне маленькой рассказывала, как старая Сарра играла «Орленка» [556]— и не только; кажется, она глубокой старухой играла и «Даму с камелиями» [557]— причем ей ведь (Сарре) ампутировали ногу [558], так что играла она вдобавок с протезом. — Получила еще письмо от Алигерши про Казакевича, но в основном не о состоянии его здоровья, а о собственных к нему чувствах. Однако говорит, что он чувствует себя лучше , хотя это пока мало что значит: положение остается, по меньшей мере, тяжелым, если не хуже…