Бекси Кэмерон - Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

«Что ты собираешься делать с этим?»

«Что ты собираешься делать с этим?»

«Что ты собираешься делать с этим?»

Меня переполняет непреодолимое желание сделать что-то с моим прошлым, и более, чем когда-либо, меня переполняют вопросы. У меня словно нет выбора. В определенном смысле пребывание в Гринакрсе встряхнуло меня и заставило проснуться.

Я принимаюсь думать о том, что оставляю позади. Мою работу. Мой дом, подаривший мне безопасность, которой я всегда жаждала. Моих друзей. Мою семью. Весь мой мир, который я так долго строила.

Страх и возбуждение обрушиваются на меня при мысли, что я собираюсь вернуться в места, куда обещала себе не возвращаться никогда. Что мне, возможно, придется увидеть себя в пугающем свете. Что мне может понадобиться задать вопросы, ответы на которые я не захочу услышать. Что это может быть устрашающе, душераздирающе, возможно, иногда даже отвратительно.

И что, возможно, сейчас я стою у начала самого страшного и грандиозного приключения в своей жизни.

Если я хочу сделать это правильно, мне нужно отправиться на родину культов. Обратно туда, где все это началось.

Вернуться к корням нашей группы, туда, где находится точка отсчета, причина того, почему я родилась в этом мире коммун, отчужденности, Моисея Дэвида и Армагеддона.

Вернуться в Америку.

– Залезай в фургон. БЫСТРО!

Я чувствую его руку сзади на шее, он толкает меня к боковой двери.

– Я СКАЗАЛ, БЫСТРО! – громкий папин голос дрожит; адреналин из него так и хлещет. Моя голова замотана, я ничего не вижу. Ощущаю под коленями металлический пол фургона, и машина, подпрыгнув, трогается. Меня швыряет назад, протянув по полу, пока папа набирает скорость на улицах Лондона.

– Как ты думаешь, как они нас нашли? – слышу я; это мама.

– Заткнись, Рэйчел, и дай мне вести машину .

Раздается вой клаксона, колеса цепляются за дорогу, отрываются от нее. Пол фургона остро пахнет жженой резиной. Я отодвигаю намотанный на лицо шарф, чтобы осмотреться, и беру за руку мою сестру Кейт. Она сидит на полу рядом со мной. Несколькими мгновениями ранее Кейт волокла к фургону наших младших брата и сестру. Она смотрит прямо перед собой стальным взглядом. Если она и напугана, то не подает виду. Кейт тринадцать, и ни следа от ребенка, которым она когда-то была, в ней не осталось.

Мне восемь лет, а в бега мы ударяемся второй раз за несколько месяцев. И второй раз одну из наших коммун обнаружили. Это не может быть совпадением, между двумя случаями должна быть связь. Кто-то должен был рассказать нашим преследователям, где мы живем.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на сестру, и вижу, что Кейт закусила губу – думаю, скорее из-за попытки сохранить равновесие в бросающейся из стороны в сторону машине, нежели от страха. Последний раз подобное происходило месяца четыре назад, из-за мальчика, понравившегося Кейт в «Доме подростков». Тот мальчик подверг нас опасности.

«Дом подростков» – большое старое здание посреди пустыни, полное «переквалифицированных» подростков. Предполагалось, что они станут более сильными и покорными последователями Моисея Дэвида, лучшими солдатами Последних времен – семи лет битв, бегства и мученичества, в которые мы, дети, были избраны Богом сражаться и умереть.

Когда произошла та история, мы уже очень давно не жили в «Доме подростков». Однажды днем я увидела, что Кейт лежит на маминой кровати и плачет. Кейт задернула шторы, чтобы свет не попадал в комнату. Я застыла на пороге. Никогда не видела свою сестру такой; с тех пор как мы покинули Африку, я не замечала на лице Кейт ни одной настоящей эмоции. Я не могла спросить ее, почему она плачет – когда видишь такое сильное отчаяние, просто позволяешь ему выплеснуться. Потом я узнала, что тот мальчик, который ей нравился, Соломон, сбежал. Он пытался пересечь границу, предъявив таможенникам фотокопию паспорта. Не представляю, как ему удалось так далеко зайти, ему было всего четырнадцать. Я подслушала, как взрослые потихоньку обсуждали это, – их голоса были очень серьезны. Если полицейские остановят нелегально путешествующего ребенка, их появление у нас будет лишь вопросом времени.

«Если он достаточно умен для того, чтобы проделать путь до границы, значит, он знает наш адрес. Нам надо уходить сейчас, не дожидаясь, пока появится полиция», – сказал папа. Он решителен, авторитарен. Лидер. Кажется, он всегда знает, что делать, он всегда выглядит таким уверенным. Если кто-то из нас, детей, хоть немного уверен в себе, то это уверенность, отраженная от него. Отраженная потому, что она ощущается, пожалуй, скорее механическим повторением, нежели настоящим, глубоким качеством.

Итак, мы сбежали посреди ночи, а наш дом рассыпался несколькими фургонами с разными пунктами назначения – в целях безопасности. Благодаря папиному умению быстро соображать мы оказались в доме Хендона, но каким-то образом они нашли нас опять.

Я смотрю сквозь щель между передними сиденьями на папу, сгорбившегося, с поднятыми плечами, на то, как он гонит фургон по улицам. Папины волосы средней длины и не такие волнистые, какими были когда-то. Они становятся каштановыми или, возможно, седыми вместо рыжих, как раньше. На его сжимающих руль руках проступают признаки старения; я боюсь, что его вены лопнут, как виноградные ягоды, на которые кто-то наступил. Мне к горлу подступает тошнота от резиновой вони. Сняв с головы шарф, я выпрямляюсь; сдерживаясь, сжимаю челюсти, пытаюсь успокоиться – теперь я чувствую еще и запах двигателя.

В этот раз люди, которые нашли нас, пытались нас сфотографировать, поэтому папа велел нам закрыть лица, пока мы бежали к фургону.

– Вы проститутка? Вы проститутка для Иисуса? – Я слышала, как кто-то из наших преследователей кричал это маме в окно.

И хотя я чувствую себя больной и слегка напугана, я рада, что мы уехали из дома Хендона.

Дом Хендона был стандартной, строгой, закрытой коммуной в Северном Лондоне: все дни расписаны, много дел, молитвы, службы и муштра. Масштабная коммуна, совсем не похожая на маленькие дома, в которых мы жили в Африке и Индии. Но настоящим, огромным преимуществом было уехать от «дяди» Джонатана. Облегчение от этого пересиливает все нынешние страхи.

«Дяди» и «тети» – так мы должны называть всех взрослых в наших домах. Это выражение уважения к старшим.

Когда мы переехали в дом Хендона, вся наша семья втиснулась в одну комнату, все восемь детей ночевали на полу, а родители – на двуспальной кровати посередине. Порядок детей таков: мой старший брат Шед (пятнадцать лет), затем Крис (четырнадцать), Кейт (тринадцать), Джоэль (двенадцать), потом я и младшие – Джош (шесть), Сэм (пять) и малышка Ви (шесть месяцев), она в постели вместе с мамой и папой. Моей старшей сестры Мэг (семнадцать) в нашей компании нет – она ушла, когда ей было четырнадцать лет, поступила в тренировочный лагерь для подростков в Таиланде. Это было много лет назад, с тех пор мы ее не видели.