Бекси Кэмерон - Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

– Я не знаю, Рэйчел. Я НЕ ЗНАЮ! Нам надо просто подождать. Кто-то сказал им, где мы. – Папа взволнован и явно нервничает.

– Хорошо, хорошо. – Мама успокаивает его тихим голосом.

Кейт ставит чайник, и мы ждем, пока будет готов наш обезвоженный ужин. Я смотрю на своих семерых сестер и братьев. Кто-то стоит, другие – сидят на полу или расселись на стульях вокруг стола. Мы все тощие, всегда были тощими, но последние несколько месяцев наложили свой отпечаток на нашу внешность. Может, мне так кажется, потому что я привыкла видеть нас загорелыми, покрытыми веснушками, с покрасневшими от африканского ветра щеками. Этот ветер приходит из пустыни Кару и ощущается так, словно сам Бог дует на землю из гигантского фена: горячий, дикий, высушивающий кости.

Закрыв глаза, я могу почти почувствовать, как он взлохмачивает мои волосы. А открыв их снова, вижу контраст с тогдашним нашим обликом: теперь мы вялые, бледные и тонкие. Как старые потертые носки, серые и сморщившиеся от долгого ношения.

«Смэш» раздают по всей комнате. Мы жадно пожираем порошковую картошку, слегка напоминающую стружку от карандаша пополам с клеем. Но это горячая еда, и она прогонит урчание в желудке, которое иногда бывает таким громким, что не дает заснуть. Она невкусная, но тем не менее мы благодарны за нее.

Каждый из нас находит себе место, чтобы устроиться спать. Каждый знает свою позицию в семейной иерархии и не противоречит ей. Мне достается промежуток в задней части прицепа между двумя кроватями. Хотя мне это не нравится, все же есть надежда, что, вставая ночью в туалет, никто не наступит на меня.

Что за день, – думаю я, устраиваясь под одеялом. – Я не ожидала ничего подобного. Вся наша жизнь изменилась.

И завтра, возможно, мы увидим китов.

Это самое сырое место, в котором я бывала в жизни. Все вокруг глубокого зеленого цвета и мокрое. Трава похожа на матрас или губку, пропитанную водой и стремящуюся поглотить твои ноги. Упругая и сырая. Мы здесь уже неделю, и каждое утро просыпаемся в низком тумане и покрывающей наш лагерь ледяной корке, которая обычно тает к полудню, заставляя все предметы глянцево блестеть.

Я ошибалась, китов здесь нет. Есть овцы, у которых, похоже, коклюш или бронхит. Они живут прямо у нашего прицепа, за забором, и кашляют ночами напролет. В первую ночь здесь, услышав их, мы думали, что кашляет компания стариков – Крис сказал, что звук такой, как будто стариканы курили всю жизнь. Увидев отару овец, мы нашли это забавным. Крис предположил, что овцы, возможно, тоже не прочь курнуть. Но больше нам не смешно. Такое ощущение, что кашель не прекращается вообще, и это значит, что мы никогда не можем как следует выспаться.

Права я оказалась в том, что лагерь – туристический. В передней части кемпинга имеется табличка, на которой это написано. А кроме нас, здесь никого нет, и, значит, мы можем разгуляться, и нам ни с кем не надо делить большие душевые.

Я вхожу в ледяную душевую, и мои маленькие ноги сейчас же принимаются болеть от прикосновения к холодному металлу и бетону. Включаю кран; он работает пятнадцать секунд, и приходится нажать опять. Добыть из его металлической головы горячую воду удается лишь после множества нажатий. Делая это, я стараюсь не дотрагиваться до льющейся рядом со мной холодной струи. Зубы отбивают дробь.

Это моя первая зима. Я никогда раньше не сталкивалась с холодом. Впустив однажды в себя, ты уже не можешь вытряхнуть его обратно. Это совсем не похоже на лихорадку. Холод проникает в твои кости, обустраивается там и не намерен уходить. Контраст с тем, как мы росли в раскаленных от жара странах, становится для моего тела шоком. Я думаю о том, как трудно было охладиться во всех тех местах, где мы жили прежде. Когда мне было два года, я спала в Индии на каменном полу, чтобы не перегревать лицо – без одеяла, без подушек, никакой постели. Я укладывалась на пол щекой и, когда она нагревалась, переворачивала лицо, как кусок бекона на сковородке.

Сейчас это ощущается как другая жизнь, отделенная от нынешней вечностью. Тогда все было окрашено в разноцветные тона, такое горячее, что, кажется, могло бы сжечь дотла сами мои воспоминания. Сейчас влажно, туманно, льдисто, холодно, и мы «в бегах».

– Ой, ДЖЕЙМИ!

Острый укус мокрого полотенца впивается в мое бедро. Останется синяк. Джейми скручивает полотенце, готовясь хлестнуть меня еще раз. Я кричу и выбегаю из душевой.

– Прекрати! Прекрати! – Я хохочу на бегу.

Джоэль никогда не упускает возможности побыть непокорным. И вовлечь меня вместе с ним в какую-нибудь шалость. Он преследует меня по всему кемпингу до тех пор, пока я оказываюсь не в силах больше бежать, и награждает еще одним ударом по ноге.

– Тебе снова нужно в душ, – говорит он. – Быстро, пока папа не видит!

Я вся в грязи и замерзла.

– Тебе нравится здесь больше, чем в доме Хендона? – спрашиваю я у Джоэля, пока мы идем обратно к душевой.

– Да, конечно. Дом Хендона был ужасным! – Ему приходит в голову забавная мысль. – Хендонский Храм Ужаса, – говорит он, смакуя звучание слов.

– Мне тоже здесь нравится. Пусть даже отец тоже тут, все равно это лучше, – говорю я, когда мы входим в душевую и видим Кейт, оборачивающую полотенце вокруг головы.

– Тебе, должно быть, не хватает твоего бойфренда, Кэйнана, – дразнит меня Джоэль.

– Фу, нет! – говорю я, расстроенная тем, что он мог сказать такое. Но Джоэль никогда не упускает возможности также и помучить меня (Кэйнан – сын дяди Джонатана). – Он не был моим бойфрендом, он был мерзким, – добавляю я тихо.

– Дядя Джонатан хотел, чтобы он был твоим бойфрендом, он хотел, чтобы вы двое занялись любо-о-о-о-овью, – напевно тянет Джоэль, зная, что огорчает меня.

– ФУ! – говорю я, хотя знаю, что он прав – дядя Джонатан пытался заставить меня делать это с Кэйнаном.

– Я думаю, с ним что-то не так, – добавляет Кейт.

Кейт можно верить, она разбирается в таких вещах.

– С дядей Джонатаном много чего не так, – говорю я негромко.

Меня охватывают воспоминания о том, как дядя Джонатан пытался нас унизить – для этого у него было множество способов: бить деревянной ложкой, кричать, заставлять молча стоять в углу, пить воду, оставшуюся от мытья посуды, если посуда оказывалась плохо вымыта. И самое худшее наказание: когда ты должен стоять на коленях, выпрямившись, держа руки за головой, – часами. Иногда до тех пор, пока руки и ноги не начнут гореть. Пылая от бедер до плеч. Если упадешь, отсчет времени начинается заново.

– Да, это правда насчет дяди Джонатана, но я имею в виду Кэйнана, – говорит Кейт.

Я помню, как дядя Джонатан давил на меня, чтобы заставить делать вещи, которые я не хотела делать с Кэйнаном, тот раз, когда он уложил меня и Кэйнана в одну постель и сказал мне снять одежду, а он, дядя Джонатан, смотрел. Кто-то вошел в комнату, и я, схватив свою одежду в охапку, выбежала вон.