Бекси Кэмерон - Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

Шед очень умный. Он долговязый, искренний, и у него вечно проблемы из-за того, что он читает запрещенные книги. Не представляю, где он их берет. Совсем недавно его поймали со словарем и опозорили перед всем домом.

– Какой солдат Господень станет прятать словарь? Для чего тебе нужны будут все эти длинные слова, когда ты будешь сражаться с Антихристом?

Издевательства, которым он подвергся из-за словаря, были безжалостными, но Шед знал, насколько рискованно иметь подобные вещи.

Мой брат Крис самый энергичный человек, которого я знаю – «гиперактивный», услышала я как-то от папы. Крис – добрый, заботится обо мне, у него рыжие волосы цвета ржавчины и россыпь веснушек.

Кейт сейчас спокойна. Она не всегда была такой. Когда она была младше, в ней пылал огонь, и характер ее был вспыльчивым, но с нашими переездами в новые дома то и другое утихло. Когда Кейт было двенадцать, ее, Криса и Шеда отправили в Индию для «переквалификации». Они оставались там полгода. Что бы ни произошло в том лагере, Кейт оно изменило кардинально. Она не говорит об этом, но с каждым днем все больше и больше сливается со стенами. Умное решение. Хороший способ выжить. Я хотела бы научиться вести себя так же, но вечно нарываюсь – из-за своего длинного языка.

Джоэль – полная противоположность Кейт. Он нахальный, шумный и озорной. У него светло-каштановые волосы, и он глупый – если считать подобное глупостью: тот тип парней, которые никогда не думают о последствиях. Из всех детей папа издевается над ним сильнее всего.

Джош – милый, умный и странный. Он не говорил по-английски первые несколько лет своей жизни, предпочитая использовать язык, который сам изобрел, по звучанию очень похожий на русский. С Джошем мы ближе всего по возрасту. Мы боролись за внимание с момента его рождения. Он всегда был маленьким для своих лет – может быть, потому, что в раннем детстве я крала его грудное молоко, а может, он просто таким уродился.

Сэм как Крис – выглядит так же, как он, но у Сэма внутри вращается и клокочет неистовая энергия. Прежде чем Сэм научился ходить, он карабкался. Опасное времяпровождение для крохотного и беззащитного искателя приключений.

А малышка Ви – это просто пучок белокурых локонов и бульканья. Она слишком маленькая, чтобы понимать что-нибудь в том, как мы живем, или осознавать, что мы как-то отличаемся от других людей.

Ты начинаешь понимать это, только подрастая.

Поскольку нас восемь, а разброс возраста – семнадцать лет, мы всегда более или менее сбиваемся в отдельные группы. Кто знает, может, так со всеми братьями и сестрами? Старшие должны заботиться о младших, у всех нас разный опыт, ко всем относятся по-разному. Первые пятеро очень умны, и на них больше повлияла жизнь снаружи, как, например, общение с бабушкой и дедушкой (родители поддерживали с ними связь до Индии, когда им нужно было собрать деньги на эту поездку). Я – номер шесть, и родилась как раз перед переездом в Индию. То, что бабушка и дедушка пытались привить старшим, неизменно передается остальным: эмпатия, терпение, готовность защищать друг друга. Быть может, младшим недоступна та свобода, что была у нас до присоединения к «настоящим домам», но они не столь подвержены режимам, дисциплине и правилам, которым подчиняется когорта старших.

Но что в нашей семье постоянно, всегда, даже если что-то разделяет нас, так это позиция «МЫ против НИХ». Мы стая, они, взрослые, – враги. Мы стоим друг за друга, линия защиты против родителей, дядей, теть. Лидеров, Пастырей – какие бы имена они ни выдумывали, чтобы определить их – взрослых. Мы не пытаемся играть в любимчиков – здесь нет любимчиков. Мы не крысячим, не стучим, не жалуемся. Это неписаный закон, с которым ты тут рождаешься: мы против них.

Вот как можно оставаться невредимым.

На самом деле это единственный способ.

Но сейчас мы снова в бегах. В фургоне только наша семья, так что я надеюсь, что куда бы мы ни отправились, там будем только мы. Подобный результат облавы был бы лучшим из когда-либо случавшихся. Джоэль всегда мне говорит, что я излишне оптимистична, что я глупая мечтательница, и все никогда не происходит так, как я воображаю.

Но в этот раз, возможно, будет именно так.

На самом деле мы никогда не жили только нашей семьей, а исключительно коммунами – в Африке, Индии и на Маврикии. До переезда в Англию мы были гораздо менее закрытыми. Покидая коммуны, мы выходили певческими коллективами в лагеря прокаженных, дома престарелых и супермаркеты. Мы не являлись частью мира, но иногда видели его. Мы в него погружались. Знали, что он есть там, за забором. И у нас было наше собственное время. Свободное. Прекрасное, чудесное время без расписания.

Кажется, с тех пор прошла вечность.

В Африке, когда мне было около четырех лет, у нас был большой сад и за ним – лес. И случалось, у нас оставались часы, когда за нами не присматривали, и мы могли бродить там. В коричнево-зеленых чащах мы создавали банды. Между Солдатами Антихриста и Армией Иисуса вспыхивали войны и заключались перемирия. Сделанные из желудей пули дьявольских прислужников били с достаточной силой, чтобы на месте удара у меня возник синяк, а иногда – и рана.

В какой-то момент в нашем саду засвистели самые настоящие, а не желудевые пули, выпущенные из реальных ружей; тогда убили всю семью наших соседей. На них напала настоящая банда. Пули влетели в окна гостиной, а мы прятались под кроватью. Я помню, как матрас приподнимался от наших маленьких тел, как оглядывалась на лица братьев и их глаза, в которых отражалось то же возбуждение, что ощущала я. Нас воспитали в ожидании подобного: мы не боялись, мы думали, что Конец времен пришел с опережением.

И хотя из-за отца – агрессивного, злого, жестокого, пренебрежительного и абьюзивного – наша жизнь всегда была нелегкой, ее нельзя было сравнить ни в коем случае с тем, какова она в настоящем доме. Вроде дома Хендона или того, что был перед ним, или другого – еще прежде. Отец – это всего лишь один человек.

В домах имя им легион.

– Как думаешь, куда нам лучше поехать? – слышу я, как мама тонким голосом решается спросить у папы. Папа не любит, когда его о чем-то спрашивают, особенно когда он ведет машину. Но мы в фургоне примерно час, движение чуть-чуть замедлилось. Через переднее окно я ничего не вижу, но, кажется, мы на открытой местности: стало меньше поворотов, и больше меня не тошнит.

– Мы не можем пойти ни в какой «дом». Мы скомпрометированы, мы спалили наше убежище.

– У нас ничего нет с собой, – безвольно отвечает мама.

– Придется обойтись. Вот ДЕРЬМО! Я оставил в доме «сундучок».

В «сундучке» было все, что нам нужно. Мы брали его с собой во все страны, куда ездили. Он большой, сделан из металла и натуральной кожи. В нем наши паспорта, свидетельства о рождении, письма и книги Моисея Дэвида и наши фотографии. Тысячи снимков. Открыть «сундучок» – все равно что распахнуть люк, ведущий к визуальной истории нашей семьи. Папа всегда был заядлым фотографом – он обустраивал темную комнату для проявления фото в кладовой большинства домов.