Сергей Беркнер - Жизнь и борьба Белостокского гетто. Записки участника Сопротивления

Однако большинство операций «рельсовой войны» проходило успешно. Отдельные наши подрывники имели на своем счету по 8–10 и более взорванных поездов. На воздух летели гитлеровские солдаты и офицеры, военная техника, боеприпасы. В оперативной сводке Совинформбюро за 18 марта 1944 года говорилось: «Партизанский отряд имени Кастуся Калиновского, действующий в Белостокской области, пустил под откос воинский эшелон противника: паровоз и 15 классных [т. е. пассажирских. — Ред. ] вагонов полностью разбиты. Партизанской разведкой установлено, что фашисты извлекли из-под обломков вагонов около двухсот трупов. Через четыре дня партизаны этого отряда организовали крушение еще одного немецкого эшелона». А 19 апреля 1944 года московское радио передало, что «…группа белостокских партизан остановила на перегоне железнодорожный эшелон противника. Советские патриоты уничтожили паровоз, 20 вагонов и, кроме того, взорвали более 300 рельсов. Движение поездов на том участке было прервано на несколько суток» [28].

Другие оперативные группы нападали на фашистские гарнизоны. Диверсионная группа под командованием комиссара отряда «Звезда» нашей бригады Самуила Шварцмана в ночь на 1 мая 1944 года взорвала электростанцию в Крынках.

Фронт стал стремительно приближаться к нашим лесам. К нам поступили данные, что гитлеровцы готовят большую карательную операцию против партизан. Командование нашей бригады приняло решение на время рассредоточиться и перейти в район малодоступных болот. Часть бригады, в которую входил и я, передислоцировалась на островок, затерянный среди больших болот.

При форсировании железной дороги произошел бой с немцами. Были и другие стычки. Однако на более крупную карательную акцию гитлеровцам, вероятно, уже не хватило ни сил, ни времени — фронт быстро продвигался на запад. За десять дней до освобождения Белостока от фашистов Лиза Чапник, Артур Шаде и еще несколько подпольщиков, по договоренности со штабом бригады, ушли из Белостока к нам в лес. Шаде передал комбригу Войцеховскому план городских объектов, заминированных фашистами.

В конце июня 1944 года одна из оперативных групп нашей бригады столкнулась с группой отряда «Чарна Ханьча» польской Армии Крайовой и была обстреляна ими. В перестрелке был ранен адъютант комбрига Соколов. Через несколько дней командование бригады вошло в контакт с польским отрядом и провело переговоры с их руководителями (у всех «аковцев» были подпольные клички с именами зверей и птиц, типа Лев, Волк, Орел, Сокол и т. п.). Первоначальная настороженность сменилась более лояльными отношениями, и оба штаба договорились об определенном сотрудничестве. Польский врач осмотрел рану Соколова, перевязал его и дал медикаменты. За неделю до соединения с Красной армией комбриг с половиной бригады вместе с отрядом Армии Крайовой двинулся на северо-запад в направлении Августовской пущи, в район крепости Осовец. Другая часть бригады, включая начальника штаба Чудинова, комиссара Осипова, других руководителей и партизан, а также всех бойцов бывшего отряда «Форойс» (последние — по личному указанию комбрига), осталась в белостокских лесах.

Начиная с 10 июля 1944 года в расположении бригады уже слышен был нарастающий гул артиллерийской канонады. Войска маршала Рокоссовского гнали гитлеровцев на запад. В середине июля наши леса наводнили отступающие немецкие части. Мы оказались в очень опасном положении. Недалеко от нас двигались, и иногда по несколько дней, немецкие войска. За два-три дня до соединения с Красной армией нашим партизанам сдались 26 власовцев — это были солдаты так называемой Русской освободительной армии (РОА), использованной гитлеровцами в качестве карателей. Все они были одеты в черную форму с серыми нашивками. Учитывая запоздалость раскаяния и крайнюю опасность положения, трибунал под председательством начальника Особого отдела бригады приговорил предателей к смерти. Приговор исполнили бывший власовец, воевавший в партизанах уже три-четыре месяца, и бывший узник Освенцима Фелек Розенблюм, чудом спасенный из концлагеря его женой Леокадией [29].

Многие партизаны обносились и решили переодеться в добротную форму власовцев. В числе других и я сменил свой рваный пиджак на черный форменный китель и едва не поплатился за это жизнью. Когда части Красной армии появились в наших лесах — это было около 22 или 23 июля, — многие партизаны вышли на лесные дороги встречать их. Вначале промчалась конная разведка Рокоссовского. Затем стали двигаться на запад танки, пехота, артиллерия. Мы с Артуром Шаде, который старался держаться возле меня (я для него был уже «старым» знакомым, к тому же говорящим — с грехом пополам — по-немецки), также вышли на дорогу встречать наши части.

Артур Шаде был одет в немецкий спортивно-охотничий костюм, на голове — тирольская шляпа, на ногах — высокие негнущиеся немецкие сапоги. На плече висел немецкий автомат «шмайсер». На мне был черный власовский китель, на плече — бельгийский карабин. Красноармейцев и командиров это не смущало, они понимали, что их приветствуют партизаны, подпольщики. Но когда нашу экзотическую пару увидел капитан смерша, дело приняло другой оборот. Он приказал своим солдатам окружить нас и потребовал документы — у нас их, конечно, не было. Мое предложение пройти вместе в расположение штаба нашей бригады — тот находился метрах в трехстах от дороги — он не принял.

Капитан потребовал от нас сдать оружие, я отказался сделать это добровольно. Тогда он повел нас в свой штаб для разбирательства. Дело могло кончиться самым печальным образом, так как для проверки моих слов требовалось и желание, и время. А как обстояло с этим у его начальства, было неизвестно. На наше счастье, в штабе, куда повел нас капитан под конвоем, находилось уже наше руководство — начальник штаба Чудинов, комиссар Осипов и другие. Они уже выпивали с войсковыми командирами за боевую дружбу армии и партизан… Когда Чудинов и Осипов увидели нас, они радостно воскликнули: «О, Сережа! Геноссе Шаде!» Инцидент был исчерпан, и все подняли бокалы за Freundschaft [дружбу ( нем. ). — Ред .] с немецкими антифашистами…

27 июля войска 2-го Белорусского фронта штурмом овладели Белостоком. На следующий день штаб нашей бригады вступил в Белосток. Я попросил начальника штаба Чудинова разрешить мне отлучиться, чтобы посмотреть остатки гетто, дом, в котором мы жили. Получив разрешение, я с волнением в душе зашел через Юровецкую (то есть улицу, по которой я уходил отсюда) на территорию гетто. Передо мною развернулось страшное зрелище. Почти ни одного целого дома не было. Кругом стояли руины, развалины домов, зияющие слепыми глазницами разбитых окон. Тротуары и мостовые почти не различались — все было завалено разбитой черепицей, кирпичом, штукатуркой, стеклом. Продвигаться было тяжело и физически, и морально. Комок сдавливал горло, застывшие слезы стояли в глазах. С трудом нашел улицу, на которой мы жили, наш дом. Это было полуразрушенное здание с разбитыми окнами. Подняться на наш третий этаж не хватило духу…