Ева Мозес Кор - Близнецы Освенцима. Правдивая история близнецов доктора Менгеле

К сожалению, этого не произошло. Бывало, она чувствовала раздражение – она видела, как страдают пережившие Холокост, но при этом сами отказываются от исцеления; от этого иногда казалось, что она говорит о них с осуждением – что, как отметил ее сын Алекс, было очень далеко от правды. Некоторые даже сомневались в истинных причинах ее активной деятельности.

Один из скандальных случаев произошел, когда Ева приехала в Германию на суд Оскара Грёнинга, «бухгалтера Освенцима». Она заранее написала Грёнингу письмо, в котором были такие строки:

«Печальная правда состоит в том, что нам не изменить того, что произошло в Освенциме. Надеюсь, что мы с Вами, бывшие враги, можем уважать друг друга как личности, можем выражать свои мысли, можем друг друга понять и помочь на пути к исцелению. Каждый раз, когда противники встречаются, чтобы восстановить отношения, они узнают много нового о себе и о том, как устроены люди. И это не может произойти по телевизору, телефону или “Скайпу”, только лицом к лицу.

Я сама пережила Освенцим и решила принять участие в вашем процессе как соистец. Возможно, я единственная из переживших Холокост простила всех нацистов, включая вас. Мое прощение не освобождает преступников от ответственности за содеянное и не умаляет моего права и потребности знать, что происходило в Освенциме».

Ева знала, что Грёнинг признавал свое участие в Холокосте и выражал раскаяние. Он публично рассказывал о происходившем в лагере как свидетель нацистских зверств, опровергая ложь отрицателей Холокоста. Ева считала, что Грёнинг заслуживает наказания, но понимала – если он расскажет о Холокосте школьникам, это принесет миру больше пользы, чем если его посадят в тюрьму. По мнению Евы, целью этого судебного процесса должны быть исцеление жертв нацизма и предотвращение расцвета неофашизма.

В конце первого дня процесса Ева пошла поговорить с Грёнингом. Когда она пришла, он на эмоциях попытался встать, но соскользнул с инвалидного кресла. Ева подхватила его ноги, а ее адвокат, Маркус Гольдбах, – подхватил его под руки, они поддержали Грёнинга, чтобы он не ударился, пока подоспела помощь, чтобы усадить его в кресло.

Ева дала показания следующим утром. Она зачитала письмо о прощении и сказала, что думает по поводу наказания Грёнинга. Во время обеденного перерыва Ева подошла к Грёнингу, чтобы пожать руку и сказать, как важно, что он честно рассказывает о содеянном. Гольдбах описал это так:

– Совершенно спонтанно Грёнинг слегка потянул Еву за руку и, когда она наклонилась, поцеловал ее в щеку. Он был полон эмоций.

Ева этого не ожидала, но ничего не сделала, да и не могла. Она, как и ее адвокат, чувствовала, что это была не просто благодарность за мягкость Евы относительно требуемого наказания, он действительно был тронут ее историей. Гольдбах заметил, что во время дачи показаний Грёнинг говорил то в прошедшем времени, то в настоящем, в каком-то смысле часть его души навсегда осталась в Освенциме.

Один из фотографов запечатлел поцелуй Грёнинга, и эта фотография разлетелась по всему миру, что укрепило в сознании многих образ Евы как «подруги нацистов». Во всех статьях упоминалось прощение Евы, но не все освещали тот факт, что она приехала, чтобы дать показания против Грёнинга, и ни одна статья не представила пояснений позиции Евы.

Поцелуй Евы и Грёнинга действительно разочаровал многих переживших Холокост. Но они не знали контекста, о нем не говорили ни в новостях по телевизору, ни в статьях. Последующая деятельность Грёнинга несколько прояснила это принятие Евой спонтанного жеста благодарности от кающегося старика. К несчастью для Евы, Грёнинг, как и доктор Ганс Мюнх, не обладал личными свидетельствами об экспериментах в лагерях.

Сострадание Евы распространялось и на простых немецких граждан. Во время написания этой книги она несколько раз подчеркнула, что солдаты в Освенциме должны называться только нацистами и никогда – немецкими солдатами. Ведь не все немцы были нацистами. Она не верила в передачу вины по наследству, и не хотела навязывать вину немцам, которые еще даже не родились, когда шла война, и к Холокосту не имели никакого отношения – это было бы несправедливо. Она рассказала историю:

– В 2005 году я поехала в Германию с подругой, немкой по имени Гунда. Мы с Гундой познакомились в 2000 году, когда она пригласила меня прочитать лекцию в школе в Рокфорде, штат Иллинойс, где она преподавала. Она не любила поднимать темы Второй мировой войны и Холокоста. С самого детства ее обзывали нацисткой, потому что она была немкой, хотя родилась после войны и о нацистах ничего не знала. Она старалась держаться подальше от историй о Холокосте, но коллега посоветовала ей пригласить меня прочитать лекцию. Я была не такая, как все: пережившая Холокост и простившая нацистов.

Когда мы впервые встретились с Гундой, я сказала, что она не должна чувствовать вину за свои немецкие корни, и ответственна она только за собственные поступки. Мы стали близкими друзьями, и Гунда решила поехать в Германию со мной, когда меня пригласили спикером на конференцию, организованную Альбрехтом и Бригитт Мар. Лекция прошла отлично, и меня попросили провести трехчасовой мастер-класс. Честно говоря, я нервничала – как увлечь пятьдесят человек, чтобы они три часа с интересом что-то делали?

В перерыве между мероприятиями мы с Гундой решили прогуляться; к нам подошла женщина и представилась по-английски – Рене Леви, дочь человека, пережившего Холокост. Она спросила, не знаю ли я кого-нибудь из детей нацистов. Я ответила: «Знаю, Рене. Вот – Гунда». Мы пошли обедать втроем, и Рене и Гунда говорили и говорили без перерыва. Между ними образовалась особая связь.

Когда пришло время начинать мой мастер-класс, я подумала, как было бы здорово, если бы Рене и Гунда могли поделиться своими историями и чувствами – это был бы прекрасный способ показать, как между детьми бывших врагов может возникнуть дружба. Пока я готовилась к мастер-классу, ко мне подошло человек десять – они тоже хотели поделиться мыслями. Потом собралось еще человек сорок, которым тоже не терпелось поделиться опытом и мыслями. Так и прошли три часа мастер-класса.

В тот день я поняла, что немцы тоже носят в себе много боли; четыре женщины рассказали, что избегают беременности, потому что не хотят рожать немецких детей, которые тоже будут чувствовать вину предков. Сложно понять, какую боль они носят в себе лишь за то, что они немцы, тем не менее их шрамы реальны.

Еве написал немец Микаэль Вёрле, внук Отмара фон Вершуера, ментора нациста Йозефа Менгеле. Доктор фон Вершуер служил в Обществе кайзера Вильгельма в Берлине, где разработал саму идею экспериментов над близнецами в Освенциме. Семья доктора фон Вершуера не знала ни о его работе с нацистами, ни о его роли в экспериментах в Освенциме. Вёрле, найдя некоторые (довольно шокирующие) труды деда, был потрясен и решил копнуть глубже. Добравшись до печальной истины, он решил написать Еве. Они быстро подружились, и Вёрле вместе с Евой ездил по Германии, помогал организовывать встречи, сопровождал ее как гид и переводчик.