Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

Следующие причины служили поводом для моей матери взять меня из заведения Лопухиной и отдать в Институт путей сообщения.

1-я. Говорили вообще, что Д. Н. Лопухина не желает более продолжать жертвовать деньги на содержание мужского заведения, что она вскоре воспитанников или возвратит родным, или поместит для окончания гимназического курса в один из частных пансионов; действительно, воспитанники ее заведения в 1826 г. были помещены на ее счет в частный пансион [ Иоганна Фридриха ] Вейденгаммера.

2-я. Я был первым воспитанником заведения по учению, за исключением рисования; мои товарищи должны были поступить в 1826 г. в университет, а я по малолетству должен был бы оставаться в заведении повторять зады.

3-я. Мне крепко не нравились кадетские корпуса, но, конечно, на это бы не посмотрели, если бы я не вышел уже из лет для поступления в эти корпуса и если бы, вследствие воспоминания матери о том, что отец несколько времени служил в ведомстве путей сообщения, не явилось у нее желание, чтобы один из ее сыновей служил в том же ведомстве. Это желание было подкреплено еще тем, что инженеры путей сообщения, служившие в то время в Москве, не только играли в обществе самую видную роль, но в молодых летах были штаб-офицерами и кавалерами двух орденов Владимира и Анны, а на чины и ордена тогда обращалось большое внимание. Действительно, в то время, по недостатку высших чинов в корпусе инженеров путей сообщения, младших подвигали быстро, и воспитанники первого, бывшего в 1811 г., выпуска из института были уже полковниками. Конечно, мать моя не понимала, что когда высшие чины в корпусе пополнятся, то движение по службе должно приостановиться, как действительно и случилось.

Вскоре получено было извещение, что, по распоряжению герцога Виртембергского, я должен явиться в назначенный вечер к управляющему III округом путей сообщения, Николаю Ивановичу Янишу, для экзамена, который будет произведен в его присутствии корпуса инженеров путей сообщения полковником Николаем Богдановичем Гермесом.

По нашем приезде Яниш, добрейший человек, и его жена приняли мать мою и меня чрезвычайно ласково и объявили, что вместо Гермеса меня будет экзаменовать Строительного отряда путей сообщения капитан Павел Васильевич Максимов {147} 147 Волею судеб оба экзаменатора, предполагавшийся и действительный, стали первыми руководителями А. И. Дельвига на службе. Максимов Павел Васильевич (ум. 1852) – инженер путей сообщения, впоследствии генерал-майор, директор ремонтных работ на Московском Мытищинском водопроводе в 1832–1834. Ему в то время был подчинен производитель ремонтных работ на старом водопроводе – от с. Большие Мытищи до Алексеевского водоподъемного здания – поручик А. И. Дельвиг. Гермес Николай Богданович (1796–1866) – генерал-майор (1838), генерал-лейтенант (1863), управляющий III (Моск.) округом путей сообщения, затем начальник VI (Казанского) округа. В 1836–1837, в бытность Гермеса управляющим Моск. округом путей сообщения, Дельвиг был производителем гидравлических работ на Тульском оружейном заводе и затем производителем изысканий по устройству судоходства по р. Упе. . Он, хотя и не был воспитанником Института путей сообщения, но, конечно, знал более Гермеса и был более пригоден для производства экзамена, который я выдержал хорошо.

По донесению Яниша как об этом, так и о том, что мать моя не имеет средств для дальнейшего моего образования, герцог Виртембергский, имея в виду, что я по летам не могу поступить в институт, назначил меня в {число воспитанников, имеющих быть принятыми в} 1827 г. в Строительное училище путей сообщения. {О том, что это было за заведение, я расскажу ниже.}

В титуле указа об определении меня в Строительное училище значилось: «по повелению Его Величества Государя Императора Константина Павловича», и это дает мне повод {хотя в кратких словах} рассказать о впечатлении, произведенном смертью Императора Александра I [ 1 декабря 1825 г. ].

По получении известия о его кончине, совершенно неожиданной, нам в заведении Лопухиной казалось все мрачным и страшным. Не помню, было ли это следствием того, что мы были поражены смертью человека, которого считали всемогущим и благодетелем нашего отечества, или того настроения, которое было общее всему московскому обществу, ожидавшему каких-то невзгод от перемены царствующего лица. Вскоре это тревожное состояние оправдалось полученным известием о 14 декабря, о тайных обществах, о смутах в разных краях России и арестовании нескольких лиц в Москве и во всей России. Я с другими воспитанниками видел, как полиция взяла одного из членов тайного общества из дома Глебова {148} 148 Глебов дом (Фонтанка, 90) – принадлежал генерал-прокурору А. И. Глебову; после того как ему было запрещено жить в обеих столицах, продан яросл. купцу, тоже Глебову, который устроил здесь суконную фабрику. Дом известен тем, что именно в нем началось восстание декабристов (там собирались участники тайного «Северного общ-ва»). 14 дек. 1825 две роты Моск. полка под командованием Александра, Михаила Бестужевых и Д. А. Щепина-Ростовского вырвались на набережную Фонтанки и по Семеновскому мосту устремились на Сенатскую площадь. ; двор этого дома находился против окошек того флигеля, который занимало наше заведение.

Об этом времени у меня осталось самое грустное воспоминание; не только никто не старался в своих суждениях оправдать, по возможности, деятелей тайных обществ, но все их осуждали, и кара правительственная, конечно, не превосходила той кары, которая на них налагалась мнением общества, – по крайней мере того общества, которое мне было тогда доступно, чему явным доказательством может служить то, что известия о наказаниях, к которым были приговорены члены бывших тайных обществ и которые были неоднократно перечитаны, не вызывали сострадания.

Приведение к присяге сначала Константину Павловичу, а через несколько дней Николаю Павловичу было принято всеми, а тем более нами, мальчиками, без всякого удивления. Оставление Империи по {какому-то} секретному завещанию младшему брату помимо старшего всем мне известным лицам казалось делом правильным; {до такой степени понятия общества были мало развиты}.

Перед провозом тела Императора через Москву носились слухи, что будут разные смуты, грабительства и нападения на гроб для доказательства, что Александр умер не своею смертью. Жители Москвы очень опасались этого, и правительство принимало предупредительные меры. Но все обошлось тихо. Я видел церемонию провоза тела и ходил ему поклониться.

В числе лиц, сопровождавших тело Императора, был Елпидифор Антиохович Зуров {149} 149 Зуров Елпидифор Антиохович (1798–1871) – начал службу в 1815 юнкером в Дерптском конноегерском полку. В 1817 перешел в лейб-кирасирский полк. Принимал участие в Русско-турецкой войне 1828–1829 гг. и подавлении польского восстания 1831 г. В 1826 был назначен адъютантом к графу В. В. Орлову-Денисову, командиру 5-го резервного кавалерийского корпуса, для сопровождения тела императора Александра I из Таганрога в С.-Петербург. В 1833 назначен тульским гражд. губернатором. В 1839–1846 – новгородский гражд. и воен. губернатор. С 1846 сенатор. (умер в декабре 1871 г.). Он прежде служил в Ельце в Переяславском конноегерском полку вместе с дядей моим А. Г. Замятнин и был знаком с дядей [13] А. Г. Замятнин и был знаком с дядей вписано над строкой. князем Дмитрием, который через него познакомился с бывшим вагенмейстером при Императоре и также сопровождавшим его тело полковником Афанасием Даниловичем Соломкою {150} 150 Cоломка Афанасий Данилович (1786–1872) – род. в Черниговской губ., образование получил в Новгород-Северском уездном училище. На военную службу поступил в 1807 юнкером л. – гв. артиллерийского батальона. Участвовал в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах 1813–1815 гг. В 1815 штабс-капитан, а в 1818 – полковник Главного штаба, обер-вагенмейстер. С 1827 генерал-вагенмейстер Главного штаба. Сопровождал императора Николая I на дунайский театр военных действий. Член императорской свиты. (ныне генерал-лейтенант и генерал-вагенмейстер, давно по болезни не сходящий с постели). Манифест нового Государя о порядке престолонаследия был читан в обществе моих родных со слезами умиления; они говорили, что он написан самим Государем, не считая возможным, чтобы кто-нибудь, кроме его, мог решиться упоминать о предположениях смерти Государя, его сына и брата.