Ольга Медведкова - Лев Бакст, портрет художника в образе еврея
- Название:Лев Бакст, портрет художника в образе еврея
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент НЛО
- Год:2019
- Город:Москва
- ISBN:978-5-4448-1341-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ольга Медведкова - Лев Бакст, портрет художника в образе еврея краткое содержание
Лев Бакст, портрет художника в образе еврея - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Бакст был прекрасно искушен в такого рода построениях. Недаром писал он своему закадычному Нувелю: «Валечка, какой я вумный стал, какие головоломные историко-философские книжки читаю; как я углублен проницательностью почти ясновидящего в мою милую старую Грецию, не мерзостную Периклову, а в Гомеровскую. Вот житье было! И тебе бы понравилось» [522] Письмо Бакста В. Нувелю от 29 июля 1907 г. из Парижа, МДО, 2. С. 119. Далее следует иронический пассаж: «Подумай, на тебя идет 4-тысячное войско, все отборные молодцы и у всех рубашки строго до яиц… 8000 штук!!!» Бакст дразнил своего предпочитавшего непрекрасный пол друга, называя его «tellement tante», то есть «такой теткой» (там же, с. 146), что авторы публикации МДО прочли «tellement tаnt» (настолько такой?) и перевели (совсем уже непонятно почему) как «ты настолько смел».
. Против аргументов подобных тем, что выдвигал Сент-Бёв, Бакст утверждал, что для него как «еврея» древний Восток и архаическая Греция являлись «его Шотландией», его даже не Средневековьем, а настоящим днем. Между ним как «евреем» и гомеровской Античностью пропасти не было. Даже современные греки не могли состязаться в этом с евреями. Ведь они давно если и читали Гомера, то все же не поклонялись тем же богам. А евреи продолжали ежедневно читать, принимая всерьез, книгу более или менее современную гомеровскому эпосу [523] Так же позднее относился к гомеровской Греции и Мандельштам, никогда в Греции не побывавший и тем не менее так «похоже» ее описавший.
.
Элизиум
В январе 1906 года, еще до путешествия в Грецию, Бакст писал Брюсову: «‹…› я начал несколько вещей в роде для меня близком, но почему-то до сих пор не удававшемся – неоантичном, если можно так назвать» [524] Письмо Бакста Валерию Брюсову от 30 января 1906 г., МДО, 2. С. 103.
. И тут же признавался поэту в своей любви именно к его «неоантичным» стихам из сборника Стефанос : к «Медее» и «Орфею и Эвридике». Повторял ли он вслед за брюсовской Медеей, думая о своем расстраивавшемся браке:
Мне лишь снилось, что с людьми я,
Сон любви и счастья сон:
Дух мой, пятая стихия,
Снова сестрам возвращен.
Я ль, угодная Гекате,
Ей союзная, могла
Возлюбить тщету объятий,
Сопрягающих тела?
Мне ли, мощью чародейства
Ночью зыблившей гроба,
Засыпать в тиши семейства,
Как простой жене раба?
О «Гребцах» из того же сборника Бакст писал Брюсову, что это – «античный сон наяву» [525] Письмо Бакста Валерию Брюсову от 14 февраля 1906 г., МДО, 2. С. 105.
, и обещал в будущем показать поэту «свои античные сны». Одним из таких «снов» стал созданный им в ноябре 1906 года для организованного Верой Федоровной Комиссаржевской театра-студии на Офицерской подъемный занавес с изображением Элизиума. Исполненное по тому же мотиву декоративное панно было показано в начале 1907 года на выставке Союза русских художников [526] 1906, ГТГ. Панно было куплено Третьяковской галереей вскоре после его завершения за 1000 рублей. Письмо Бакста Боткиной, февраль 1907 г., МДО, 2. С. 114.
(илл. 9). Елисейские Поля (Ἠλύσιον πεδίον) были изображены Бакстом как чудесный южный пейзаж с кипарисами, античными портиками, статуями и одновременно с дорожками и декоративными вазами. Это был идеальный и очень личный симбиоз Ментоны и Павловска, между тем удивительно похожий, особенно рельефом местности и выбранной точкой зрения сверху вниз, в провал ложбины, на «подлинный» греческий пейзаж. На первом плане – влюбленная пара, предвещающая Дафниса и Хлою. В центре – группа похожих на античных жрецов персонажей в хламидах, с поднятыми в небо головами. Эта группа представляла собой парафраз бакстовской иллюстрации к статье Розанова «Звезды» [527] Мир искусства , 1901, № 8–9. С. 69–78. Позднее статья вошла в книгу «Во дворе язычников» под названием «Из восточных мотивов». Напечатала была также отдельной книгой «Из восточных мотивов» (Петроград, 1916) с рисунком Бакста.
, обрамленной по краям двумя атлантами, одним египетским, а другим греческим (илл. 10). Но если в той иллюстрации 1901 года небо и звезды не изображались, а только отражались в сложных геометрических построениях на земле, под ногами у людей, то в «Элизиуме» небесный мир был явлен фигурой плывущего в небесах Сфинкса – знака вечной загадки человеческой судьбы и природы. Интересно, что, когда Бакст писал это панно, за год до поездки в Грецию, он еще не видел знаменитого дельфийского сфинкса, откопанного археологами в 1893 году. Но наверняка видел фотографии в книгах или журналах (илл. 11). В древности эта статуя украшала сокровищницу наксосцев и покоилась на десятиметровой ионической колонне, стоявшей на священной дороге, ведшей к храму Аполлона. Если наша догадка верна и Бакст действительно изобразил в этом панно сфинкса из Дельф, то совершенно понятно, почему тот парил в небе, над головами процессии. Бакст при этом умело «спрятал» колонну за кипарисом, сохранив таким образом возможность как археологического, так и мифологического прочтения картины. Даже золото сфинкса имело свое знаточеское основание: по свидетельству Плутарха, когда сфинкс был виден против солнца, он казался золотым. Композиция «вумного» Бакста имела при этом и философски-символический характер: глядящие в небо люди узревали там лишь «себя», загадку собственной природы. Софокл в переводе Мережковского и в интерпретации Розанова и его же «Звезды» послужили для этого построения идеальным контекстом.
Статья «Звезды» была посвящена критике солярной теории происхождения религий, главным представителем которой был Макс Миллер. Эта теория объясняла зарождение мифологии страхом и обожествлением небесных светил. По мнению же Розанова, религиозное чувство рождалось в древности на Востоке отнюдь не от страха, то есть чувства мертвого, а, напротив, от любви к живому, и это чувство «оживляло» затем все: и небо, и солнце, и луну, и звезды, превращая созвездия в животных. Заканчивалась статья рассуждением о врожденном человечеству мистическом страхе убийства и крови и «еврейским» примером бескровной религии, рожденной не от страха, а от любви, и противопоставленной Розановым христианству как религии крови и смерти: «Так и евреи, у которых были старые добрые жертвоприношения, у которых женщины в известные дни месяца очищались, принося горлинок в жертву Иегове: сказать, что они лично и все компактно – трусы, нельзя. Нужно очень большое мужество в биржевых операциях; с другой стороны, во время южных погромов они дерутся яростно. Кажется, они не были трусами во время осады Иерусалима Титом. Но это – случай, казус жизни; тут – потасовка, драка, момент. Они, в спокойном состоянии, лично и все вообще – не идут на войну, бегут из войска с тем особенным страхом, предрассудком и смятением, как коровы бросились на провожатого коровьих туш. „Это – не мы и не наше! У нас – мирныя жертвы! Мы – боимся крови, у нас – горлинки, как замена нашей крови Господу – голубиною“. Тут – Восток, в своей значительной глубине и правости» [528] Василий Розанов, «Звезды», Мир искусства , 1901, № 8–9. С. 77–78.
.
Интервал:
Закладка: