Наталья Старосельская - Людмила Чурсина. Путь к себе

И работа оказалась замеченной зрителями и критиками, оценившими совсем другую Чурсину — невиданную ими прежде на сцене, открывшую с помощью режиссера непривычные по кинематографу возможности, новые черты обрисовки образа. Особенно важно было это открытие для зрителей далеких от Ленинграда городов, видевших и полюбивших Людмилу Чурсину благодаря киноэкрану.

Много было написано об этом спектакле Арсения Сагальчика в блистательном сценографическом решении Марта Китаева и в ленинградской прессе, и в разных городах, куда театр выезжал на гастроли. И, надо заметить, во всех рецензиях единодушно отмечалось, что одна из первых пьес Максима Горького прозвучала на редкость свежо и современно.

Написанная в каземате Петропавловской крепости в январе 1905 года, пьеса эта содержала удивительный для 80-х годов призыв: «…мы, люди, дети солнца, светлого источника жизни, рожденные солнцем, мы победим темный страх смерти. Мы — дети солнца! Это оно горит в нашей крови, это оно рождает гордые, огненные мысли, освещая мрак наших недоумений, оно — океан энергии, красоты и пьянящей душу радости!»

Рецензент газеты «Ставропольская правда» О. Даусон справедливо отмечал: если в первые минуты рождаются невольные сомнения — по-горьковски ли это, уже в следующие мгновения «увлекаешься сценическими образами, сознавая, что при всем новом здесь нет экспериментов, которые уводили бы от горьковской мысли».

Это ощущение возникало едва ли не в первую очередь от того, что на протяжении десятилетий нам вдалбливали в головы мысль о негативном отношении Горького к «гнилой интеллигенции», а на самом деле все обстояло куда как сложнее. Ведь все свои знания, духовный опыт, культуру писатель получил именно из рук русской интеллигенции, из общения с ней, а потому не мог так «предать» тех, кому был искренне благодарен и обязан.

Может быть, именно потому и чувствовал столь остро противоречия и бездейственность этого «слоя» общества.

Арсений Сагальчик сумел вычитать из пьесы «Дети солнца» эту достаточно больную для Горького тему безнадежности, тупика, но… с внутренним убеждением: временного тупика, временной безнадежности.

80-е годы ХХ столетия вошли сходным ощущением и в нашу реальность. Тем важнее было только так прочитать «Детей солнца».

О дебютантке на сцене Театра им. А. С. Пушкина (к тому времени уже широко известной по кинематографу, народной артистке РСФСР) Людмиле Чурсиной в роли сестры главного героя, Протасова, рецензент пишет: «Как разнообразно сценическое поведение Лизы… глубоко и верно чувствующей внутренний мир своей героини, тонко передающей всю сложную гамму ее настроений и переживаний, потрясения этой чуткой и доброй души». А корреспондент минской газеты «Советская Белоруссия» Д. Манаева дополняет: «Трагический разлад (между словом и делом „детей солнца“. — Н. С. ) острей всего чувствует Лиза Протасова. Она словно натянутая струна, звучащая на самой высокой ноте. Кажется, само время, предгрозовое, наэлектризованное, протекает сквозь нее, заставляя вибрировать каждую клетку. Высокая, тонкая, с порывистыми движениями, Лиза напоминает птицу с надломленными крыльями. Ее прекрасные, трепетные руки взлетают, будто готовые поднять в воздух легкую фигурку, и тут же падают бессильно. А на бледном, одухотворенном лице с трагическими глазами радость смешана с отчаянием.

Лиза в исполнении Чурсиной — главный нерв спектакля, его камертон. Это она скажет обитателям дома Протасовых жестокие слова: „Мне вас жаль… Вы бессильны“. Надежда выйти из тупика отчаянья, обрести силу в другом человеке толкает Лизу к трезвому, уравновешенному Чепурнову. Потеряв его, а с ним и надежду, девушка теряет рассудок, не совладав с больной совестью, чувством вины за всю жестокость, творимую на свете… Лиза-Чурсина в последнем своем отчаянном призыве вскинет руки, словно готовая взлететь. Мы увидим ее тонкий силуэт где-то вверху, ее, поднявшуюся над тягостной суетой, бесплодными исканиями обитателей старого барского дома».

Немало отваги, но и особого чутья понадобилось режиссеру Арсению Сагальчику, чтобы пригласить на эту трудную, мучительную роль актрису кино, давно не выходившую на подмостки и утвердившуюся в кинематографе в образе совершенно иных героинь.

Трактуя образ Лизы как подлинного камертона спектакля, режиссер и актриса наделили сестру Павла Протасова тем обостренным чувством трагического, которым прежние ее героини владели на уровне отнюдь не интеллекта, а чувств, даже инстинктов, пусть и чрезвычайно разнообразных. Но в данном случае требовался именно интеллект…

В «Детях солнца», как уже отмечалось выше, Людмила Чурсина предстала совершенно другой — страдающей интеллигенткой, наделенной ответственностью не просто за свою семью, за свой круг общения, а за неправедность общества, за раскол, за то, что интеллигенция сдала свои позиции, невольно (или вольно) разделив неразделимое во все времена: Слово и Дело.

Корреспондент газеты «Черноморская здравница» (Сочи) А. Мареева-Королева писала в своей рецензии: «Трагическая нота боли и страданья за народ врывается в пьесу и в спектакль с образом Лизы Протасовой. Она свидетельница кровавой расправы над людьми, придавлена тяжелой действительностью и не видит выхода. Заключительную сцену из второго акта артистка Л. А. Чурсина играет как призыв отрезвиться от „опьяняющей душу радости“ Протасова: „Ты лгал, Павел!.. Зачем вы говорите о радостях будущего?.. Вы оставили людей далеко сзади себя… вы одинокие, несчастные, маленькие…“ Судьба Лизы трагична. Это духовно сломленный человек. В исполнении Л. А. Чурсиной на первый план выступает болезненность, ранимость ее героини».

Вот здесь, пожалуй, можно позволить себе немного поспорить с рецензентом: «болезненность», «ранимость» могут быть природными, а могут проявляться в человеке под влиянием условий жизни, рефлексий, наблюдением над целым рядом несправедливостей и неправедностей.

У Людмилы Чурсиной Лиза, в первую очередь, человек мыслящий, наблюдающий, накапливающий в себе с ранних лет те впечатления, которые и приводят к повышенной, может быть, даже болезненной, ранимости. И принципиально новой чертой в профессиональном мастерстве актрисы стало, на мой взгляд, именно это. Ее Лиза медленно, но верно и совершенно сознательно, приходит к выводу о том, что нельзя упиваться и успокаивать себя словами; непримиримость и невмешательство преступны, когда речь идет о человеческих судьбах, а равнодушие к окружающим на фоне размышлений о прекрасном будущем может привести и неизбежно приведет к гибели или безумию.

Не случайно корреспондент газеты «Баку» Вета Надирова отмечала: «…Наиболее драматичной (правильнее сказать, трагичной) представлена в спектакле судьба Лизы Протасовой… Здесь отчетливо проявляется несостоятельность „детей солнца“ в действенном жизненном начале, правильном осмыслении жизни. Трагизм судьбы Лизы Протасовой заключается именно в том, что она первая начинает понимать и ощущать собственную беспомощность в восстановлении обратной связи: жизнь — человек, человек — жизнь, где должны счастливо существовать не только „дети солнца“, но и земные, простые люди. Л. Чурсина каждый шаг своей героини, каждое действие, слово, мысль пропускает через тончайший нерв образа; мятущаяся душа Лизы Протасовой вносит постоянный диссонанс и неудобство во внешне мирное и спокойное течение жизни в доме Протасова. Легкая, изящная, пластичная и гибкая Лиза Л. Чурсиной даже зримо подтверждает хрупкость и ранимость, душевную тонкость и прозрачность ее героини. Актриса с большим мастерством проводит сцены словесного сражения Лизы с Борисом Чепурным, Еленой Протасовой, когда внешняя убежденность, принципиальность ее позиции не может, однако, скрыть внутреннего беспокойства, смятения: отсюда некоторая резкость, прямолинейность, грубость тона ее речей, с целью скрыть эту самую душевную раздвоенность…»