Наталья Старосельская - Алина Покровская. Дорога цветов

Определенный драматургом сложный жанр, в котором элементы «сатировой драмы» постепенно складываются в невымышленную трагедию, был точно уловлен и воспроизведен режиссером. И «переходным моментом» являлась именно судьба Моники Штеттлер.

Она появляется всего лишь в одной сцене с поистине пронзительным монологом, обращенным к Мёбиусу, в котором чувства долга и любви существуют нераздельно: «Пять лет я ухаживала за больными во имя любви к ближнему. Никогда я не отворачивалась от них, всегда была рядом, я жертвовала собой для всех. Но теперь я хочу жертвовать собой для одного человека, жить для него, а не для всех. Я хочу жить ради любимого. Ради вас. Я буду делать все, что вы захотите, буду работать для вас день и ночь, только не прогоняйте меня! У меня ведь тоже нет никого на свете, кроме вас! Я ведь тоже совсем одинока!»

Казалось бы, нет ничего особенного в словах любящей женщины, разгадавшей тайну Мёбиуса, лишь прикинувшегося сумасшедшим, чтобы его открытиями не воспользовался обезумевший мир. Но нельзя исключить то важное обстоятельство, которым руководствовались режиссер Борис Эрин и все участники спектакля, выпуская его именно в это время и именно на этих подмостках.

В 1959 году возникла горячая дискуссия о физиках и лириках, отголоски которой раздавались еще и в 70-х. Почти одновременно вышел роман Даниила Гранина «Иду на грозу», в котором физик Олег Тулин менее всего озабочен последствиями своих открытий. Через несколько лет появится фильм по этому широко обсуждаемому роману, а еще через несколько лет на экраны выйдет кинолента Михаила Ромма «Девять дней одного года», в которой прозвучит ставшая сразу почти крылатой фраза отца героя, Дмитрия Гусева, блистательно сыгранного Алексеем Баталовым: «Ты бомбу делал?» И скрытый, не сразу внятный смысл ее зазвучал в полную силу, когда пьеса Дюрренматта была опубликована в нашей стране вместе с тезисами к ней, предлагаемыми драматургом:

«Цель драмы – не содержание физики, а ее результаты.

Содержание физики касается физиков, ее результаты – всех людей.

То, что касается всех, могут решать только все.

Любая попытка одиночки решить для себя то, что касается всех, неизбежно кончается провалом.

В парадоксальном проявляется действительность.

Кто имеет дело с парадоксом, сталкивается с жизнью».

На Западе в то время шли дискуссии о нравственной ответственности ученых-физиков за их открытия. Фридрих Дюрренматт был убежден в том, что человечество может употребить научные открытия гениев только в ущерб себе, потому что любые открытия ведут к господству над миром, а значит – теряет смысл ценность человеческой жизни. В отличие от Бертольта Брехта Дюрренматт считал себя не врачевателем, а диагностом. И это парадоксальным образом сближало его отнюдь не с советской действительностью, в которой вопросы нравственной ответственности не существовали именно в этом плане сочетаемости с христианскими заповедями, а весьма своеобразно – с точки зрения строителей светлого коммунистического завтра. Так что естественнее было бы провести ниточку этих размышлений западного драматурга к высказыванию А.И. Герцена: «Мы не врачи, мы – боль…»

Ощутив в сестре Монике, глубоко любящей его, смутный для нашей реальности той эпохи нравственный императив, Мёбиус душит ее так же, как задушили других сестер прикинувшиеся безумцами ради того, чтобы выведать открытия физика Мёбиуса, Бойтлер и Эрнести…

И вряд ли столь сильно удалась бы совсем молодой актрисе эта роль, если бы она не жила в полной мере жизнью своего поколения, страстно интересовавшегося всем, происходящим в стране и в мире. Если бы ее личностные качества не совпадали с нравственным центром роли…

Недаром Алексей Дмитриевич Попов, создатель этого уникального театра, говорил: «Актер – умница своего времени». Иными словами, умеющий не только видеть реальность, но и предугадать будущее, в котором четко обозначатся результаты сегодняшних мыслей, поступков, ошибок и достижений…

Еще в начале – середине 60-х годов Алина Покровская начала сниматься в телевизионных спектаклях. Роль Люси Шаровой в «Ее друзьях» в постановке Э. Краснянского запомнилась многим на долгие годы тончайшей психологической разработкой. Неподвижное, напряженное лицо слепнущей девочки в момент прихода ее друзей оживает (все снималось крупным планом, обмануть в котором невозможно) – вот чуть сдвинулись и снова раздвинулись брови; вот дрогнули и застыли на мгновение в полуулыбке губы; вот изменилось выражение глаз от попытки всмотреться, увидеть. И медленно неверие в то, что неумолимо надвигающуюся слепоту можно остановить, все больше делает живым выразительное, красивое лицо, пробуждая не надежду еще, но – намек на нее…

А дальше… дальше началась насыщенная творческая жизнь, в которой были не только спектакли и роли в таких фильмах, как уже упомянутый в самом начале «Государственный преступник». В 1971 году вышел фильм Владимира Рогового «Офицеры», после которого на Алину Покровскую буквально обрушилась бурная всенародная любовь.

Почти полвека по телевидению показывают этот фильм и столько же собираются у голубых экранов всеми семьями, чтобы еще и еще раз увидеть эту старую и вечную киноленту, знакомую едва ли не каждой фразой, а особенно, наверное, словами командира погранотряда, выразительно воплощенного В. Дружниковым, борющегося с басмачами: «Есть такая профессия – Родину защищать!». За прошедшие десятилетия мы по-разному относились к своей стране, но почему-то эта фраза, сказанная очень просто и убежденно, заставляла всякий раз испытывать чувства, становившиеся с течением времени для слишком многих все более недоступными по своему первоначальному смыслу. Но в любые эпохи эмоционально захватывал финал «Офицеров», когда под песню, знакомую сегодня каждому, по экрану проносилось само Время – время надежд, иллюзий, романтики, убежденной веры в будущее, которое необходимо приближать, осознанного чувства Долга. Именно такого, что пишется и звучит с заглавной буквы. И это внезапно охватывающее чувство, что мы должны, обязаны помнить «о героях былых времен»…

И еще одно. С годами и десятилетиями, отдаляющими от нас эту кинокартину по времени, с нашим взрослением и старением возникает в «Офицерах» важный момент: как и положено было в кинематографе, течение жизни в фильме сжато (это сейчас в бесконечных сериалах быт, поступки, подробности красивой жизни в красивых загородных домах и прочие утомительные подробности тянутся, подобно резине) предельно; мы и не замечаем, как проносится время, потому что оно – часть и нашего бытия, пусть и не всегда, а даже никогда не прожитого вместе с персонажами. И тогда возникает мысль о скоротечности, неостановимости, невозможности ничего исправить, переписать черновик жизни набело. Мысль горькая и вместе с тем необходимая…