Нина Аносова - Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине [litres]

Мы ехали ночью, днем мы спали на полу в крестьянском доме, затем вновь пускались в путь, делая двадцать или тридцать километров за ночь. На рассвете нам приходилось сходить с телеги, иногда раньше, чем мы добирались до деревни, и идти пешком, потому что люди всегда боялись, как бы не реквизировали их лошадей.

Крестьянам, которые везли нас, платили очень дорого, но иногда они отказывались от денег – неизвестно было, сколько стоили новые выпущенные банкноты и в ходу ли они по-прежнему, – и требовали ценные вещи. Тогда с ними рассчитывались украшениями, давали за переезд кольцо или брошку.

Ночью небо было необъятным. Звезды сияли так ярко, что казались живущими более реальной жизнью, чем мы, прижавшиеся друг к другу в скрипящих телегах, тяжело трясущихся по разбитым дорогам.

Я научилась узнавать признаки, предвещающие рассвет. Теперь я забыла названия деревень, все неудобства нашей поездки, как мы были одеты, о чем говорили, но я помню эти восходы каждого дня, каждый день разные, такие величественные. И каждый день вместе с первым восторгом от рассвета заново рождал во мне один и тот же вопрос: «Какой смысл для нас теперь в красоте и великолепии вселенной, для наших сердец, тяжелых и мрачных как гробницы?»

Каждый вечер папа разворачивал старую дорожную карту, которую всегда носил в кармане куртки, чтобы попытаться определить, где мы находились. Мы хотели следовать ближе к побережью, но крестьяне говорили, что идти тем путем опасно. Итак, согласно выбранному ими маршруту, мы были вынуждены отклоняться к востоку по обходным дорогам в степях Кубани.

Однажды утром мы прибыли на хутор, где нас отказались везти дальше. Напрасно искали мы в окрестностях телеги и лошадей, никто не хотел рисковать на дорогах. Это приводило в уныние – проделать весь этот долгий и трудный путь, избежать стольких опасностей, чтобы в конце быть пойманными красными на этом затерянном хуторе. Мы пробыли там несколько дней. Обитатели хутора с утра уходили работать в поле и возвращались только вечером; мы оставались одни и сидели без дела в пустом доме, время тянулось медленно.

Я помню один день. Мы с Ксенией и Иваном Ивановичем сидели на скамейке за оградой хутора, рядом с воротами. Внутри дома было еще холодно, тогда как снаружи потихоньку начинало греть солнце. Я следила глазами за маленькими барашками облаков, медленно скользившими по голубому небу. Перед нами лежали поля и пастбища. Вдалеке на холме виднелась деревня и колокольня небольшой церквушки. Такой мирный пейзаж. Трудно было представить, что вокруг, чуть дальше, шла война и насилие и смерть подстерегали нас каждую минуту.

Печальные мысли теснились в моей голове. Я спросила Ивана Ивановича: «Как получилось, что мы к этому пришли? Почему пала Россия? Как это объяснить? И чья в этом вина?»

Иван Иванович ответил, что, наверное, будущие историки это поймут. Возможно, они выстроят более или менее точные теории. Чья в этом вина? Без сомнения, русской интеллигенции, которая не смогла вовремя объединиться и не увидела признаков неминуемой катастрофы. Самые способные и реалистичные люди были отстранены от власти, среди них были люди, которые могли помочь одному из великих князей взять власть в свои руки, но в решающий момент ни у одного из великих князей не нашлось необходимой силы характера, чтобы действовать быстро и эффективно.

Социалисты вообразили, что достаточно поступать либерально, чтобы их противники делали то же самое. Социалисты были далеки от реальности и не умели бороться с маленькой группой людей жестоких и полных решимости взять власть любыми средствами. Бездушные машины революции, действуя от имени Свободы, они ввели террор, и от имени Демократии установили диктатуру.

Иван Иванович говорил долго. Он повторил еще раз: «Чья в этом вина? – и сказал: – Лично я чувствую себя в высшей степени ответственным. Я считаю, что все русские мужчины должны чувствовать прямую или косвенную ответственность». Устав говорить на эту мучительную тему, он сделал жест отчаяния и затих.

Вскоре мы увидели на дороге папу и Алю, которые снова ходили искать лошадей. Они издали подали нам знак, что не нашли.

В тот вечер мы приняли решение оставить все свои чемоданы и отправиться к порту пешком. Сказали: «Будь что будет, это не хуже, чем оставаться здесь». Мы легли спать рано, чтобы уйти на рассвете. Ночью нас разбудили сильные удары в ставни комнаты, и мы подумали, что это уже красные, но в действительности это были крестьяне из соседней деревни, которые вызвались проводить нас немного дальше на восток до железнодорожной платформы: по их словам, по этой ветке еще ходили поезда.

Эти люди выглядели сурово, но крестьянин сказал: «Они кажутся неприветливыми, но вы можете доверять им, они честные люди».

Мы еще раз открыли карту и увидели, что, если бы нам удалось сесть на поезд, можно было бы доехать до небольшого порта в Ахтарске.

На железнодорожном полустанке, где нас высадили крестьяне, после нескольких часов ожидания мы смогли сесть в поезд и устроиться в бывшем почтовом вагоне. Там было несколько скамей, на которые мы сели. Когда поезд тронулся, я сразу же уснула, а когда он резко притормозил, я упала на пол, прихватив с собой Наташу, чья голова покоилась на моем плече.

На протяжении всего нашего тяжелого пути Наташа, которой было в то время только одиннадцать лет, держалась стойко и мужественно. Быстро вставала, легко просыпалась, когда нужно было идти ночью, никогда не жаловалась, живя надеждой уехать за границу и вырваться из большевистского кошмара. По мере нашего приближения к цели, она всякий раз была готова выдержать новые трудности.

Море в Ахтарске было неспокойным и серым. Корабль, капитан которого согласился нас взять, шел в Феодосию, порт на побережье Крыма, бывший еще в руках добровольцев. Корабль был маленький, ветхий и грязный, капитан выглядел подозрительно и казался полупьяным, но у нас не было выбора, надо было уехать как можно скорее.

Мы поднялись на борт и уселись в защищенном от ветра месте, за мешками и ящиками, которые загромождали палубу. Именно в этот момент Иван Иванович объявил нам, что решил не ехать за нами за границу. Папа был изумлен: «Полноте, Иван Иванович, вы шутите! Это невозможно, Вы прекрасно знаете, что сделались частью нашей семьи. Вам не избавиться от нас теперь, когда мы вместе пережили такое тяжелое время». Но Иван Иванович упорно повторял, что не может уехать. Что он будет делать за границей? Там он сможет жить только за чужой счет. В России он разделит судьбу всех. Он останется с нами до нашего отъезда, а затем постарается вернуться в Мариуполь.

Мы прождали весь день, капитан все время откладывал отправление: «Минутку», – говорил он. Вечером корабль наконец покинул порт. Его двигатель оглушительно шумел, корпус дрожал и стонал так громко, что, казалось, в любой момент он готов развалиться и пойти ко дну.