Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Венедикт Ерофеев приезжал в Кировск 7 июля 1956 года, через 22 дня после смерти отца. Останавливался у Анны Андреевны, своей матери, в ветхом бараке, где у них вместе с сыном Борисом были две малюсенькие комнатки. Барак находился между Стройдвором и Кукисвумчоррским рудником. Жили Анна Андреевна и её старшая дочь в разных местах. Тамара жила в Кировске. У неё была комната в коммуналке в доме на Хибиногорской улице неподалёку от реки Белой.

Тамара Васильевна Гущина пишет об этом времени в своих «Воспоминаниях»: «Если я приезжала в выходной день на “Стройдвор”, там иногда у нас случались импровизированные литературные вечера. И Вена, и Боря вели антологию русской поэзии и многие стихи знали наизусть. Вена любил читать Маяковского и декламировал очень хорошо, особенно его знаменитое, — “Мне и рубля не накопили строчки”. Читал и Надсона “Христос скорбел” и многие другие неизвестные мне стихи» 12.

После его отъезда в Москву письма от младшего брата приходить перестали. Родные, естественно, забеспокоились. Он словно пропал и даже не заходил в гости, чтобы подкормиться, к своей хлебосольной тете Авдотье (Евдокии) Андреевне Карякиной. Она написала своей сестре, что уже несколько месяцев Вена к ней не заглядывал 13.

Чтобы подкрепить мои рассуждения о причинах охлаждения Венедикта Ерофеева к учёбе конкретными фактами, обращусь к его письму, посланному после смерти отца в июле—августе 1956 года сокурснице Антонине Музыкантовой. Судя по всему, к этой девушке он был неравнодушен и надеялся на ответное чувство:

«Здравствуй, Тоня.

Вчера ты обрадовала (!) меня своим крохотным письмом. Приятно-таки получать письма от просвещённых людей, а то, понимаешь ли, здесь дикость, варварство, невежество, зверские холода, апатитовая пыль, повальное пьянство и прочие неинтересные вещи. Приехал совсем недавно. Встретили вызывающе хорошо. Богомольной мамаше сразу же прочёл “Иуду” Надсона, а сестру, скромно наделённую умственными способностями, обозвал гением. И обе, довольные, успокоились. Да и ругать меня бесполезно. Вчера посетил кладбище и созерцал свежую могилу отца. Вчера же ходил через горы к брату Юрику в лагерь... Юрик по-прежнему весёлый, длинный, жизнерадостный. Кстати, читал конвоирам Надсона наизусть, и все были безобразно восхищены. Ещё раз убедился, что самый тупой конвоир чувствительней, чем десять Музыкантовых. (Только, пожалуйста, не злись!) Немецким заниматься не хочется. Я даже не понимаю, зачем забивал чемодан твоими глупыми тетрадями. Каждый день ухожу в горы, жгу костры: завернувшись в плащ, читаю Эдгара По. Просвещаю трёхлетнего племянника, убеждаю его следовать по стопам своего остроумного папаши. А в университет мне совсем не хочется, тем более не хочется видеть надоевших членов нашей группы. Вот, кажется, и всё. Желаю успеха, процветания и благополучия, а твоей маме скорейшего выздоровления. Да, кстати! У нас в горах ожидается третье, на этот раз шестибалльное землетрясение. Все боятся, а я жду с нетерпением нового горного обвала на дома кировских мещан. Может быть, если тебе не лень, ты меня ещё “поистязаешь”? Или заставишь хоть кого-нибудь из нашей группы написать мне?» 14

В стиле этого письма чувствуется некоторая бравада молодого человека перед девушкой, которая ему нравится. Он детально и реалистично описывает ей своё короткое пребывание в родных местах. Авторы первой биографии Венедикта Ерофеева Олег Лекманов, Михаил Свердлов и Илья Симановский думают иначе: «В этом пронизанном байроновской романтикой письме фантазии тоже едва ли не больше, чем правды. Например, вторичное пребывание брата Юрия в лагерном заключении Ерофеев придумал, видимо, чтобы сильнее поразить адресата» 15.

В действительности, как установил Евгений Шталь, такое печальное событие всё-таки произошло в действительности, а не явилось плодом фантазии Венедикта Ерофеева. Его брат Юрий был арестован вторично, в связи с чем 29 марта 1956 года был уволен по статье 47д КЗоТ из отдела технического снабжения железнодорожной станции, где работал маляром. Эта статья формулирует причину увольнения следующим образом: «...вследствие совершения нанявшимся уголовно наказуемого деяния, непосредственно связанного с его работой и установленного вступившим в силу приговором суда, а также в случае пребывания под стражей более двух месяцев». Под арестом Юрий Васильевич Ерофеев находился недолго, потому что уже 8 февраля 1957 года он был принят на Юкспорский рудник маляром-художником 5-го разряда 16.

Роман Венедикта Ерофеева со своей однокурсницей Антониной Музыкантовой не сложился. А по каким причинам — гадать не стоит. И так всё ясно. По-видимому, звёзды не сошлись.

Со временем Антонина Григорьевна Музыкантова, по мужу Казьмина, ушла в журналистику. Работала главным редактором журнала «Театральная Москва», а затем в журнале «Досуг в Москве».

Вернусь к Лидии Ворошниной. С ней Венедикт Ерофеев учился в одном классе, но в разных школах Кировска начиная с 1948 и по 1950 год. В старших классах они сидели за одной партой. Времяпрепровождение подростка, описанное в книге «Записки психопата», не более чем вымысел молодого автора. Изданное недавно в полном виде, это первое произведение Венедикта Ерофеева уже не воспринимается пробой пера юноши, который от приятельских отношений с хорошо знакомой девушкой пытается перейти с ней на более серьёзные, но терпит фиаско. Сталкивается с явным сопротивлением с её стороны. Он теряет голову от уязвлённого самолюбия и в отместку создаёт гротескный образ разнузданной блудницы, которой Лидия Ворошнина в действительности не была. Разве что её можно упрекнуть в том, что 26 августа 1956 года в кировской школе № 1 на встрече десятиклассников, окончивших школу за год до этого, уединившись ото всех с Венедиктом Ерофеевым в углу, она распивала с ним из горлышка водку «Московская». Это событие вызвало пересуды и быстро дошло до ушей его матери Анны Андреевны.

То же самое перевоплощение в «Записках психопата» выпало на долю другой добропорядочной девушки, к которой Венедикт Ерофеев был неравнодушен, — Музыкантовой.

Этот приём Венедикт Ерофеев использует также в отношении других персонажей «Записок психопата», вводя родственников в состояние шока. Не пожалел он многих своих друзей и знакомых по Кировску и Москве. В них только одних имён жителей Кировска, как подсчитал Евгений Шталь, свыше семидесяти 17. Теперь понятно, почему Владимир Муравьёв после смерти автора при подготовке этого произведения к печати безжалостно вымарывал из него пассажи, касающиеся прежде всего его самого. Можно представить, как Венедикт Васильевич трансформировал в духе снижения, оттачивая своё злоязычие, хрестоматийный образ близкого друга.