Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Блеск, да и только! С позиции сегодняшнего дня сочинение Венедикта Ерофеева воспринимается как пародия на статью В. И. Ленина «Партийная организация и партийная литература».

О втором экзамене по русской литературе написал сам Венедикт Ерофеев. Вот как это произошло. В 1988 году в Москве собирались издать книгу о 1960-х — плодотворном для авангардного искусства десятилетии, когда честные одарённые художники создавали то, что душа велит. Для этой книги требовался какой-нибудь текст прославленного автора поэмы «Москва — Петушки». Наталья Шмелькова рассказала в книге «Последние дни Венедикта Ерофеева», как ей удалось уговорить своего возлюбленного друга написать хотя бы несколько страничек о своём поступлении во Владимирский педагогический институт. В то бурное перестроечное время он был прилежным читателем и практически ничего не писавшим писателем. Наталья Шмелькова вспоминает, как он долго отнекивался от её просьбы, обложенный номерами «Огонька», главным редактором которого был Виталий Коротич [276].

В конце концов Наталья Шмелькова обратилась за помощью к своей подруге Майе Луговской [277], пославшей Ерофееву бутылку шампанского, чудесную розу и записку следующего содержания:

«Дорогой Веничка!

Время ждёт Вашего слова. Нету Свифта, но Ерофеев существует, и его долг писать. Посылаю мой бутылочный привет, как поощрение.

Обнимаю. Майя Луговская» 8.

Понятно, что лёд тронулся, и просьба двух женщин Венедиктом Ерофеевым была выполнена. Обращусь к его воспоминаниям о том июльском дне 1961 года, когда он не ёрничал, никого не пародировал, говорил, что думал, и своими ответами честно уведомил экзаменаторов (своих будущих преподавателей), с кем они имеют дело:

«Июль 61 года. Город Владимир. Приёмные испытания во Владимирский педагогический институт имени Лебедева-Полянского. Подхожу к столу и вытягиваю билет:

1. Синтаксические конструкции в прямой речи и связанная с ней пунктуация.

2. Критика 1860-х гг. о романе Н. Г. Чернышевского “Что делать?”.

Трое за экзаменационным столом смотрят на меня с повышенным аппетитом. Декан филологического факультета Раиса Лазаревна [Засьма], с хроническою улыбкою: “Вам, судя по вашему сочинению о Маяковском, которое все мы расценили по самому высшему баллу, — вам, наверное, и не надо готовиться к ответу. Присаживайтесь”.

Само собой, ни о каких синтаксических конструкциях речь не идёт.

— Кем вы сейчас работаете? Тяжело ли вам?

— Не слишком, — говорю, — хоть работа из самых беспрестижных и препаскуднейших: грузчик на главном цементном складе.

— Вы каждый день в цементе?

— Да, — говорю, — каждый день в цементе.

— А почему вы поступаете на заочное отделение? Вот мы все, и сидящие здесь, и некоторые отсутствующие, решили единогласно: вам место в стационаре, мы все убеждены, что экзамены у вас пройдут без единого “хор”, об этом не беспокойтесь, да вы вроде не беспокоитесь. Честное слово, плюйте на ваш цемент, идите к нам на стационар. Мы обещаем вам самую почётную стипендию института, стипендию имени Лебедева-Полянского. Вы прирождённый филолог. Мы обеспечим вас научной работой. Вы сможете публиковаться в наших “Учёных записках” с тем, чтоб подкрепить себя материально. Всё-таки вам двадцать два, у вас есть определённая сумма определённых потребностей.

— Да, да, да, вот эта сумма у меня, пожалуй, есть.

В кольце ободряющих улыбок: “Так будет ко мне хоть какой-нибудь пустяшный вопрос, ну, хоть о литературных критиках 60-х гг.?”

— Будет. Так. Кто, по вашему разумению, оценил роман Николая Гавриловича самым точным образом?

— По-моему, Аскоченский и чуть-чуть Скабичевский. Все остальные валяли дурака, более или менее, от Афанасия Фета до Боткина.

— Позвольте, но как вам может нравиться мнение Аскоченского, злостного ретрограда тех времён?

Раиса Лазаревна: “О, на сегодня достаточно. Я, с согласия сидящего перед нами уникального абитуриента, считаю его зачисленным на дневное отделение под номером один, поскольку экзамены на дневное отделение ещё не начались. У вас осталась история и — Sprechen Sie Deutsch? Ну, это для вас безделки. Уже с 1 сентября мы должны становиться друзьями”» 9.

Выбор Венедиктом Ерофеевым двух литературных критиков с различной репутацией и противоположных взглядов не случаен. Тот и другой были отнюдь не единомышленниками, а напротив того — оппонентами. Несмотря на свои разногласия, они подвергли Николая Гавриловича Чернышевского, философа-материалиста, революционера-демократа, публичной словесной порке. Один из них, Виктор Ипатьевич Аскоченский [278], относился к числу наиболее одиозных противников вольномыслия. Советскими литературоведами он был заклеймён злейшим врагом всего прогрессивного, реакционером и обскурантом. На протяжении многих лет Виктор Аскоченский еженедельно яростно и ехидно бичевал нигилистов и отступников от православия. К ним, естественно, относились поклонники Чернышевского, последователи его крамольных идей. Он был основателем, редактором-издателем и автором большинства материалов «Домашнего журнала». Этот еженедельник издавался в Санкт-Петербурге с 1858 по 1865 год под названием «Домашняя беседа для народного чтения», а затем был переименован в «Домашний журнал». Последний его номер вышел 5 ноября 1877 года. В номере еженедельника от 22 февраля 1864 года в полемическом разделе «Блестки и изгарь» появилась статья Виктора Аскоченского, где он разнёс в пух и прах роман Чернышевского «Что делать?», справедливо полагая, что в этом сочинении разврат получает не только восторженное одобрение, но и предлагается автором в качестве нормы повседневной жизни. Сделаю выписку из этой статьи, а именно из той её части, где затрагиваются основные темы дискуссии с нигилистами: «Мы того убеждения, что всё враньё цивилизаторов, вся философская дребедень доморощенных Бюхнеров и Молешотов, всё банальное кощунство российских Ренанов и Миронов — ничто в сравнении с тем злом, которое фактически распространяется чрез учение, подрывающее главнейшую основу общественного благоустройства. Старая, но тем не менее непререкаемая истина, что семья есть зерно, из которого вырастает широколиственное древо целого государства; если зерно это будет гнило, то и дерево будет дуплисто и прежде времени сломится и сокрушится. 10шенты разврата избрали каналом для проведения своих гнусных идей так называемую беллетристику; ясно, значит, на кого они метят, — на тех, которые не стали бы их читать в учёных трактатах, — на тех, которые берутся за книгу только для развлечения и которые, стало быть, не любят затруднять головы своей думою и серьёзным размышлением, преимущественно на нашу молодёжь, на наших жён, сестёр и дочерей. Скажем более; мы знаем, что теперь в ходу идея о возможном сближении полов, и в одном из заседаний некоего образовательного общества был поднят об этом серьёзный вопрос... Что ж тут делать?» 10