Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

После отъезда Вадима Делоне из СССР Венедикт и его жена Галина стали для Бориса Николаевича почти что родственниками. За всё время своего пребывания на даче они ни разу не дали ему повода усомниться в их порядочности. Теперь у них вошло в привычку совершать длительные совместные пешие прогулки. Разношёрстное окружение Вадима Делоне с его отъездом переместилось на другие дачи. Шумные и затяжные сборища с непомерными возлияниями прекратились. А с ними исчезла привычка Венедикта Васильевича ежедневно находиться в лёгком подпитии. Большее удовольствие доставляло ему теперь чтение книг, беседы с дедом и его друзьями.

Как известно, добро оплачивается добром. Случилось то, что обычно случается со старыми людьми. Но в наши дни всё чаще и чаще это происходит и с молодыми. В сентябре 1978 года во время прогулки с Венедиктом и Галиной в абрамцевском лесу у Бориса Николаевича произошёл инфаркт. Сергей Шаров-Делоне вспоминал: «Они пошли гулять, и там это случилось. Во-первых, они сделали массаж сердца в лесу. Потом Галя осталась с дедом, а Веня кинулся в Москву, дозвонился до меня, и мы вызвали тут же скорую из академической больницы. С дедом первое время было непонятно как. И всё, что нужно, делалось. И Веня делал не потому, что просили. Если надо съездить, то: “Всё! Я поехал!” И мы знали, что Веня не запьёт, если он поехал за лекарствами. Что он вернётся. Это даже вопросов не вызывало» 17. Жизнь Бориса Николаевича Делоне продлилась ещё на два года.

Академик Георгий Александрович Заварзин [364]назвал Абрамцево «местом тишины, строго соблюдаемой» 18. В 1973 году Венедикт Ерофеев, исходя из собственного опыта, отметил: «“Тишина лечит душу”, сказал Розанов» 19.

Верно говорят: «Признак человека, обретшего мудрость, — исходящая из него тишина и покой».

Наезды Венедикта Ерофеева в Абрамцево в гости к Борису Николаевичу Делоне не ограничивались только совместным хождением в лес по грибы. Были ещё и пешие прогулки к Петру Леонидовичу Капице, а также общение с другими академиками и их домочадцами. Помимо «вечеров анекдотов» и разговоров о литературных новинках в более тесном кругу обсуждали книги иноземного происхождения. Кроме тогда не издаваемых у нас романов Владимира Набокова и Марка Апданова, поводом для дискуссий были философские, исторические и литературно-критические работы Николая Бердяева, Ивана Ильина и Георгия Федотова. Я назвал имена тех авторов, след от чтения книг которых остался в «Записных книжках» Венедикта Ерофеева. Абрамцево, как я уже отмечал, было своего рода «спецхраном», по количеству запрещённой литературы соперничающим со «спецхраном» Всесоюзной государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Различие, впрочем, было существенное. Допуск к нему в Абрамцеве осуществлялся самими читателями — обитателями академических дач.

Все разговоры, судя по записям Венедикта Ерофеева, в той или иной степени крутились вокруг одной, впрямую неназываемой темы. Как в безбожном обществе сохранить порядочность и честь? Естественно, обращались к опыту прежних времён. Отзвуком этих поисков истины явилась, например, следующая запись: «Главное — не лгать в кодексе уланской и гусарской чести. Жечь, насиловать и убивать можно, лгать нельзя. Сравните нынешние перемены: сколько угодно лги, но не убивай. Да и у Моисея нет этой заповеди: осла соседа не пожелай, а дги и т. д.» 20.

Венедикт Ерофеев понимал, что для подобного рода разговоров необходима точка отсчёта. А именно этический кодекс, направляющий жизнь многих поколений людей.

Таким сводом правил и установлений стало для него Евангелие. С его помощью он избавлялся от неведения. Ему были по сердцу выписанные из «Угрюм-реки» строки Вячеслава Шишкова: «Мне на морду его безбожную смотреть тошно, да я лучше месяц без сахара чай буду пить» 21.

О пользе и вреде религии тоже говорили. Тому, как свобода мысли сменила в истории свободных веков свободу веры, посвящены эссе сборника Георгия Федотова «Новый град», изданного в Нью-Йорке в 1952 году. В те годы эти эссе воспринимались как откровение. Не потеряли они своей актуальности и сегодня. Подкупает в них к тому же ясность в изложении мысли. Как заметил поэт, критик и переводчик Георгий Адамович: «Писатель или мыслитель, действительно, находящийся на значительной духовной высоте, не может писать иначе, как с крайней простотой» 22.

В отличие от ныне популярных модных эссеистов Георгий Федотов излагает факты и свои суждения просто и доходчиво, не крутит словесное сальто-мортале. Я думаю, судя по саркастической реплике Венедикта Ерофеева о Малюте Скуратове («Отметим 400 лет со дня смерти Малюты Скуратова» 23), он не обошёл вниманием следующий пассаж автора «Нового града» из его эссе «Россия и свобода»: «Князь Курбский, этот Герцен XVI столетия, с горстью русских людей, бежавших из московской тюрьмы, спасали в Литве своим пером, своей культурной работой честь русского имени. Народ был не с ними. Народ не поддержал боярства и возлюбил Грозного. Причины ясны. Они всегда одни и те же, когда народ поддерживает деспотизм против свободы — при Августе и в наши дни: социальная рознь и национальная гордость. Народ имел, конечно, основания тяготиться зависимостью от старых господ, — и не думал, что власть новых опричных дворян несёт ему крепостное право. И уж, наверное, он был заворожён зрелищем татарских царств, падающих одно за другим перед царём московским. Русь, вчерашняя данница татар, перерождалась в великую восточную державу» 24.

Даже в лихие для России времена Венедикт Ерофеев пытался найти что-то позитивное: «С токаем русских познакомил тестяга Гришки Отрепьева Мнишек, 1606 г., привёзший в Москву на свадьбу дочки 30 бочек токайского» 25.

Лето 1975 года прошло для Венедикта Ерофеева под знаком «Философических писем к даме» Петра Чаадаева и «Архипелага ГУЛага» Александра Солженицына. Понять, что есть мнимое и истинное, — вот что по-настоящему его захватывало. Единственное, чего бы он не хотел в процессе такого узнавания, — «укокошить душу, ухайдакать» 26. А сказать проще: стать бесстыжим «пофигистом».

Его друзья Вадим и Ирина Делоне не собирались уезжать из родной страны. Их насильно из неё вытолкнули. Они покинули родину в ноябре 1975 года. Отзвук этих тревог и переживаний в доме Бориса Николаевича Делоне прозвучал в записи Венедикта Ерофеева: «Горек чужой хлеб, — сказал Данте, — и тяжелы ступени чужого крыльца» 27.

В напряжённой и суетной атмосфере приготовлений к отъезду из СССР Вадима и Ирины Делоне, близких друзей Венедикта Ерофеева, он ещё раз перечитал первое «Философическое письмо к даме» Петра Чаадаева. Имя этого гениального человека широко известно в связи с Александром Пушкиным и Александром Грибоедовым, а также со скандалом, вызванным публикацией первого из его «Философических писем к даме» в сентябре 1836 года в 15-й книге журнала «Телескоп», в отделе «Науки и искусства». Именно после этого события, как говорили тогда, он вышел из своей неизвестности. В октябре того же года журнал правительством был закрыт, а в ноябре по высочайшему повелению его издателя сослали на житьё в Усть-Сысольск. Цензор был отставлен от должности, а Пётр Чаадаев объявлен сумасшедшим. Александр Герцен эту публикацию сравнил с выстрелом, раздавшимся в тёмную ночь, от которого надобно было бы проснуться. Он же увидел в этом «Письме» одновременно «обвинительный акт против России» и «отходную» ей.