Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

«Гуревич.

Не экстренный. Я просто — интенсивный.

И я сегодня... да почти сейчас.

Не опускаться — падать начинаю.

Я нынче ночью разорву в клочки

Трагедию, где под запретом ямбы.

Короче, я взрываю этот дом!

Тем более — я ведь совсем и забыл — сегодня же ночь с 30 апреля на 1 мая. Ночь Вальпургии, сестры святого Венедикта. А эта ночь, с конца восьмого века начиная, всегда знаменовалась чем-нибудь устрашающим и чудодейственным. И с участием Сатаны. Не знаю, состоится ли сегодня шабаш, но что-нибудь да состоится!..

Натали.

Ты уж, Лёвушка, меня не пугай — мне сегодня дежурить всю ночь.

Гуревич.

С любезным другом Боренькой на пару?

С Мордоворотом?

Натали.

Да, представь себе.

С любезным другом. И с чистейшим спиртом.

И с тортами — я делаю сама, —

И с песнями Иосифа Кобзона.

Вот так-то вот, экс-миленький экс-мой!

Гуревич.

Не помню точно, в какой державе, Натали, за такие шуточки даму бьют по заду букетом голубых левкоев... Но я, если хочешь, лучше тебя воспою — в манере Николая Некрасова, конечно» 12.

Чтобы подтвердить мою мысль о преступном замысле Гуревича, обращусь опять к тексту пьесы. Её главный герой обладает несколькими, бросающимися в глаза странностями. Он, как и его создатель, как будто бы напоминает человека с «нездешней стороны». У него свой взгляд на окружающую жизнь, который идёт вразрез со взглядами большинства. Эту его особенность врачи диагностируют как манию величия. Потому-то он и попадает в сумасшедший дом. Прежде всего он сомневается в идее прогресса, шокируя собеседников своими рассуждениями о том, «как всё-таки стремглав мельчает человечество» 13. Тем более что Гуревич в своих утверждениях о вырождении человечества не голословен. Он опирается на живые или ещё недавно жившие примеры: «От блистательной царицы Тамары — до этой вот Тамарочки. От Франсиско Гойи — до его соплеменника и тёзки генерала Франко. От Гая Юлия Цезаря — к Цезарю Кюи, а от него уже совсем близко — к Цезарю Солодарю. От гуманиста Короленко — до прокурора Крыленко. Да и что Короленко? — если от Иммануила Канта — до “Слепого музыканта”. А от Витуса Беринга — к Герману Герингу. А от псалмопевца Давида — к Давиду Тухманову. А от...» 14

Чему тут удивляться?! Живёт человечество не первое тысячелетие в эпохе «Кали-юга» — четвёртой, наихудшей из четырёх «юг», или эпох, в индуистском временном цикле. Оскудение и омертвление души — вот что происходит в эту эпоху с людьми. По этому поводу Венедикт Ерофеев высказался на страницах своей записной книжки ещё в 1972 году: «Мы с каждым днём всё хуже. И каждый, и всё человечество с каждым днём всё хуже. И потому, если говорить о качестве людей, то лучше всего тот, кто это чувствует, то есть тот, кому с каждым днём всё хуже и хуже» 15.

Отсюда идут корни основной странности Гуревича. Венедикт Ерофеев сделал его ходячим мертвецом. Он и в самом деле мёртв для того общества, в котором существует. Гуревич косвенно признает эту странность, из-за которой, как он рассказывает Натали, оказался в психиатрической больнице:

« Гуревич. <...> Со мной была история — вот какая: мы, ну чуть-чуть подвыпивши, стояли на морозе и ожидали — бог весть, чего мы ожидали, да и не в этом дело. Главное: у всех троих моих случайных друзей струился пар изо рта — да ещё бы, при таком-то морозе! А у меня вот — нет. И они это заметили. Они спросили: “Почему такой мороз, а у тебя пар не идёт ниоткуда? Ну-ка, ещё раз выдохни!” Я выдохнул — опять никакого пару. Все трое сказали: “Тут что-то не то, надо сообщить куда следует”.

Натали (прыскает). И сообщили?

Гуревич . Ещё как сообщили. Меня тут же вызвали в какой-то здравпункт или диспансер. И задали только один вопрос: “По какой причине у вас пар?” Я им говорю: “Да ведь как раз пара-то у меня и нет”. А они: “Нет-нет. Отвечайте на вопрос: на каком основании у вас пар?..” Если б такой вопрос задали, допустим, Рене Декарту, он просто бы обрушился в русские сугробы и ничего не сказал бы. А я — сказал: “Отвезите меня в 126-е отделение милиции. У меня есть кое-что сообщить им о Корнелии Сулле”. И меня повезли...

Натали. Ты прямо так и брякнул про Суллу? И они чего-нибудь поняли?..

Гуревич. Ничего не поняли, но привезли в 126-е. Спросили: “Вы Гуревич?” — “Да, — говорю, — Гуревич”.

“Можете, — мне сказали, — конечно можете. Сейчас мы вас отвезём домой на собственной машине...” И привезли сюда.

Натали. А как же шпиль горкома комсомола?

Гуревич . Ну... это я для отвода глаз... и чтобы тебе там, в приёмной, не было так грустно» 16.

Выходит, что Гуревич не такой уж сумасшедший, каким хочет выглядеть перед медперсоналом во главе с Ранинсоном. Судя по всему, он оказался в психиатрической больнице по той же причине, как создавший его Венедикт Ерофеев. Это приступ белой горячки. Самое убедительное подтверждение «нормальности» Гуревича — его вполне рассудительные разговоры в четвёртом акте с пациентами 3-й палаты.

Да к тому же имена и фамилии, которые он вываливает на головы слушателей, как я уже отмечал, не столь бессмысленны и случайны, как может показаться с первого взгляда. Например, в последнем, приведённом выше фрагменте трагедии Гуревич поражает знанием деталей повседневной жизни исторических персонажей. В данном случае он ничуть не уступает известному эрудиту Анатолию Вассерману.

Гуревич искренне ревнует Натали к медбрату Бореньке Мордовороту. Уже выкрав связку ключей, он признается, что у него нет никого, кроме неё. Натали ревнует к некоей Люси, которую Гуревич называет шлюшкой. Последний их разговор полностью избавлен от словесного мусора. Жизнь оказалась неблагосклонной к этим двум влюблённым — отзвук отношений Венедикта Ерофеева и Юлии Руновой.

Гуревич уже принял решение и от него не отступится: