Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Натали .

Ты сколько лет здесь не был, охломон?

Гуревич.

Ты знаешь ведь, как измеряют время

И я, и мне чумоподобные... (нежно) Наталья...

Натали.

Ну что, глупыш?.. Тебя и не узнать,

Сознайся, ты ведь пил по страшной силе...

Гуревич.

Да нет же... так... слегка... по временам...

Натали.

А ручки, Лева, отчего дрожат?

Гуревич.

О, милая, как ты не понимаешь?!

Рука дрожит — и пусть её дрожит.

При чём же здесь водяра? Дрожь в руках

Бывает от бездомности души,

(тычет себя в грудь)

От вдохновенности, недоеданья, гнева,

От утомленья сердца, от предчувствий,

От гибельных страстей, алканной встречи

(Натали чуть улыбается)

И от любви к отчизне, наконец.

Да нет, не “наконец”! Всего важнее —

Присутствие такого божества,

Где ямочка, и бюст, и...

Натали (закрывает ему рот ладошкой). Ну, понёс, балаболка, понёс... Дай-ка я тебе немножко глюкозы волью... Ты же весь иссох, почернел...

Гуревич. Не по тебе ли, Натали?

Натали . Ха-ха! Так я тебе и поверила. ( Встаёт, из правого кармана халатика достаёт связку ключей, открывает шкап. Долго возится с ампулами, пробирками, шприцами. Гуревич, кусая ногти, по обыкновению, не отрывает взгляда ни от ключей, ни от колдовских телодвижений Натали.)» 4 .

Ключом к пониманию происходящих в трагедии событий служит цитата из стихотворения Валерия Брюсова «Баллада ночи», написанного в 1913 году: «Вновь Тасс у ног Элеоноры». Эта баллада, в свою очередь, отправляет нас к элегии Константина Батюшкова «Умирающий Тасс».

«Баллада ночи» тесно связана у Валерия Брюсова со следующей вослед за ней «Балладой о любви и смерти». В первом стихотворении перед нами предстаёт мир, все уголки и части которого находятся в близком родстве и гармонируют друг с другом. Нина Разумова и Анастасия Коноваленко, анализируя цикл стихотворений Валерия Брюсова «В старинном замке» из сборника «Семь цветов радуги», пишут: «Первые два стихотворения “Баллада ночи” и “Баллада о любви и смерти” — находятся между собой в особенно тесной связи, образуя подобие диптиха, который рисует картину мира в зеркальном взаимоотражении, скрепляемом образом заката. В первом стихотворении этот образ разворачивается в панораму тотальной и неизменной любовной гармонии. Сюжетным событием является выход из замкнутого интимного мирка и приобщение к её универсальным и благотворным законам; он реализуется через образ раздвигаемых штор как иллюзорной границы, которая скрывает от глаз человека подлинный облик мира. Образ заката здесь выступает как адекватный тревожный фон (“...с неба льётся кровь...”) для провозглашения трагического “земного закона”, неразрывно связывающего любовь со смертью» 5:

«Баллада ночи» — апофеоз земной любви. Естественно и непроизвольно она перевоплощается в любовь небесную вопреки законам земного тяготения. Рефреном через всё первое стихотворение проходит строка «К устам возлюбленным уста!».

Во втором стихотворении Валерия Брюсова, «Баллада о любви и смерти», рефрен «Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!» тождествен боевому кличу воинов Древней Греции «алала!». Они имитировали крик совы. Словно ничего страшнее этой птицы они в жизни не встречали. Финал трагедии Венедикта Ерофеева тот же, что и во втором стихотворении:

До завершения пьесы остаётся ещё один, четвёртый, акт, в котором смерть уже наступает на пятки пациентам 3-й палаты.

Теперь объясню, кто есть кто из названных в «Балладе ночи» собственных имён. Арес — сын Зевса и Геры, покровитель войны и агрессии, легендарный любовник и поборник распрей. Он антипод девы-воительницы Афины Паллады, богини знаний, искусств и ремёсел, военной стратегии и тактики. К этим персонажам мифов Древней Греции относятся Оры — богини времён года, которые ведали порядком в природе и Хариты, дочери Зевса, три богини красоты, прелести и светлой радости — Аглая (сияющая), Евфросина (благомыслящая) и Талия (цветущая). Они соответствуют трём римским грациям. Итак, среди пяти мифологических фигур только один Арес представляет зло. Как говорят, капля дёгтя в бочке мёда. Но именно одной капельки зла (через убийство восстановить справедливость) хватает Гуревичу, чтобы из доброго самаритянина превратиться в злодея. Шестая заповедь Господа Бога «Не убий» — далеко не последняя тема раздумий Венедикта Ерофеева.

Писатель крохотной цитатой выводит образованного читателя ко множеству образов и мыслей. Уже одним этим приёмом расширить смысловое пространство текста за счёт обращения к авторитетным для него источникам (это что-то вроде списка использованной литературы) он предоставляет как обычному читателю, так и любому режиссёру трагедии «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» невообразимо широкое поле для её художественной трактовки с использованием неожиданных мизансцен.

Тасс — итальянский поэт Торкватто Тассо [408], автор сонетов, канцон и мадригалов. В пасторальной драме «Анита» он воспел торжество земной любви. Его героическая поэма «Освобождённый Иерусалим» была полностью опубликована в 1580 году. В 1593 году во второй редакции, сделанной в богословском духе, она вышла под названием «Завоёванный Иерусалим». Элеонора д’Эсте — сестра герцога Альфонса II, в которую был влюблён поэт и из-за которой пострадал. Во времена Батюшкова имя итальянского поэта писалось как «Тасс». Валерий Брюсов взял именно это написание для своей баллады с явным умыслом. Ведь современник Жуковского и Пушкина повторил судьбу этого гения эпохи Возрождения. Он не знал, что его ждёт, когда писал в примечании к элегии «Умирающий Тасс»: «Тасс приписал свой “Иерусалим” Альфонсу, герцогу Феррарскому (“magnamimo Alfonso!”), и великодушный покровитель без вины, без суда заключил его в больницу св. Анны, т. е. в дом сумасшедших. Там его видел Монтань (Мишель де Монтень [409], французский писатель и философ. — А. С.), путешествующий по Италии в 1580 году. Странное свидание в таком месте первого мудреца времён новейших с величайшим стихотворцем!.. Но вот что Монтань пишет в “Опытах”: “но почти в глазах его напечатаны. Я смотрел на Тасса ещё с большею досадою, нежели с сожалением; он пережил себя: не узнавал ни себя, ни творений своих. Они без его ведома, но при нём, но почти в глазах его напечатаны неисправно, безобразно”. Тасс, к дополнению несчастья, не был совершенно сумасшедший и, в ясные минуты рассудка, чувствовал всю горесть своего положения. Воображение, главная пружина его таланта и злополучий, нигде ему не изменяло. И в узах он сочинял беспрестанно» 8.