Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Вене пришлось куда сложнее. И характер у него был другой, и душа ранимая. Неспроста они получили у детей разные клички. Бориса звали «Бегемотом», а Вену — «Курочкой», потому что он ходил всё время за старшим братом. Летом 1977 года в Абрамцеве он записал: «Достать, наконец, “Чёрная курица” Антона Погорельского. Больше всего слёз из всех детских слёз» 17. Уже по одной этой записи понимаешь, что испытал любимец семьи Вена в чужеродной для него среде. В какой-то мере это насильственное перемещение ребёнка, по психологической встряске сравнимое с мытарствами взрослого человека, ни за что ни про что оказавшегося в ГУЛаге среди блатарей.

Как рассказывал Борис, детдомовцы обычно дрались с мальчишками с улицы Нагорной, а в школе стреляли из рогаток бумажными пульками, но вскоре перешли к пулькам металлическим. Борис решительно пресёк подобные опасные стрельбища. Он приобрёл авторитет у подростков и впоследствии продвинулся в детдоме по карьерной лестнице: с седьмого класса уже был председателем школьного совета 18.

Тамара Васильевна Гущина рассказала Наталье Шмельковой о жизни её младших братьев в детском доме: «Мать думала, что там сытнее, а им, детям, выдавали подбелённую молоком воду, в которой плавали несколько картошинок и макаронин. А дети считали, сколько макаронин у каждого. У кого больше» 19.

Я полагаю, что старший брат содействовал развитию у младшего чувства любви к природе. Во время летних каникул они «уходили на озеро Кувшинка, купались, жгли костры, иногда ночевали там. Это озеро находилось выше озера Малый Вудъявр, у горы Айкуайвенчорр» 20.

Однако была у братьев одна общая черта — мальчишеская скованность и стеснительность перед девочками их возраста. О ней по-своему сказал Борис Ерофеев в своих коротких воспоминаниях: «Девчонок мы не любили, пренебрегали ими, даже за одну парту с ними не садились» 21. Замечу мимоходом, что этот мальчишеский показной шовинизм, скрывающий робость в отношениях со слабым полом, сохранился во взрослом Венедикте и помешал ему взять в жёны женщину по зову чувств, а не по выбору ветряного случая.

Нина Васильевна подтверждает моё предположение: «В отношениях с женщинами Венедикт скорее поддавался. Это моё личное наблюдение. Женщины сами проявляли инициативу. Чтобы он сам кого-то добивался — не помню такого» 22. Однако эта черта его характера ни в коем случае не подавляла в нём глубокого чувства к одной женщине — Юлии Руновой. Именно она была любовью всей его жизни. Другое дело, что, как убеждена Нина Васильевна, «они с Венедиктом были совершенно несовместимые люди» 23. К тому же, как порядочный человек, он всегда сохранял определённые обязательства перед женщинами, проявлявшими по отношению к нему инициативу.

Венедикт пробудил в старшем брате интерес к чтению. Так, после отбоя в детдоме (в 22.00) они с фонариком читали под одеялом роман Александра Дюма «Граф Монте-Кристо». Круг чтения в детдоме у них был разнообразный и по содержанию пёстрый. Создаётся впечатление, что они перечитали почти всё, что находилось в детдомовской библиотеке. Это были книги Горького, Тынянова, Шолохова, Мельникова-Печерского и даже роман Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды».

С 1951 года братья начали немного отдаляться друг от друга. С этого времени они уже отдыхали порознь. Борис — в Ростове-на-Дону, а Венедикт — в Рыбинске Ярославской области. И друзья у них появились разные. Первым ушёл из детдома Борис. Он, как и его сестра Нина, поступил в горно-химический техникум и стал получать стипендию. Это произошло в 1952 году, уже после возвращения из лагеря их отца.

Венедикт провёл в детском доме шесть лет. Он оставался в нём до окончания восьмого класса, то есть до 7 июня 1953 года. В своём первом сочинении «Записки психопата» Венедикт Ерофеев упоминает нескольких своих товарищей по детскому дому № 3. Это круглый сирота Владимир Балуков, чей отец погиб на фронте, а мать умерла от сыпного тифа и воспаления лёгких. А также Александр Варзин, Виктор Горбов и Николай Федотов.

Опасаюсь, что по моим рассказам о пребывании братьев Ерофеевых в детском доме у читателя сложилось впечатление о Венедикте, как о подростке слабовольном и боязливом. Однако это будет неверное представление. Он ничуть не изменился и своим жизненным принципам оставался верен. И это вовсе не преувеличение с моей стороны. Казалось бы, слишком мал был герой этой книги, чтобы сопротивляться устоявшимся советским порядкам. А вот что-то в нём накипело, и он всякий раз проявлял твёрдость, которой могли бы позавидовать взрослые люди. Историю с отказом вступить в октябрята можно было объяснить капризностью малыша, а вот неприятие Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина, образованной аж в 1922 году (тогда она носила имя Спартака), это уже совсем другая история. У кого-то из детдомовского начальства возобладал здравый смысл над партийными эмоциями, и отказ Венедикта Ерофеева вступить в пионеры не получил общественной огласки.

Обращусь к «Воспоминаниям» Тамары Васильевны: «Однажды мне позвонили из детдома и попросили зайти к ним для беседы. Оказывается, Вена категорически отказался вступать в пионеры. Оба брата предстали передо мной. Вена стоял, опустив голову. Он знал, что сейчас его будут уговаривать. Боря помогал мне, как мог: “Ведь я же вступил. И все вступили”. Вена только один раз сказал: “А я не хочу”. И сбить его с этого было невозможно. Он просто молчал. Я потерпела полное фиаско. Меня тогда удивило такое упрямство, как я считала. А у него уже складывался свой нестандартный характер» 24.

Я долго размышлял над этим поступком ученика младших классов Венедикта Ерофеева.. Вряд ли идеологические взгляды были подоплёкой его упрямого желания не вступать в пионеры. Я думаю, причина его отказа намного проще и по-детски наивна. Она непосредственно связана с пребыванием его отца в ВКП(б) — Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Именно принадлежность отца к коммунистам, с которых больше спрашивали, чем с беспартийных, как думал маленький Венедикт, навлекла на их семью многие беды. Другими словами, партийность отца и его с братом пребывание в детском доме рассматривались им как причина и следствие одного и того же события. Вот почему Вена под воздействием инстинкта самосохранения держался крепко за своё решение никуда не вступать. Боялся этим поступком накликать на свою голову ещё большие неприятности. Может быть, мистицизм взрослого Венедикта Васильевича, его вера в предопределённость всего и вся, на что постоянно обращали внимание его близкие и друзья, произрастают из того, с каким трудом он пережил детдомовские годы детства и юности.

У меня есть и другое объяснение душевного состояния Венедикта Ерофеева того времени. Он сам его образно определил: «У вас вот лампочка перегорела. А у меня сердце перегорело, и то я ничего не говорю» 25.