Вячеслав Бондаренко - Отец Иоанн (Крестьянкин)

Показательный суд над владыкой, через который он прошёл 18—20 июня 1922 года в клубе железнодорожников «Броневик», поверг Ваню Крестьянкина в ужас и недоумение. К этому времени епископ Серафим был для Вани не просто главным духовным начальством губернии, но по-настоящему близким и родным человеком. И в переполненном зале суда, при виде владыки, бесстрастно слушавшего приговор, подступили вопросы, на которые не было ответа. Почему на владыку возведены такие горы клеветы, такие тяжкие обвинения?.. Почему он никак не отвечает на них, не оправдывается — ведь он не виноват?.. Почему он на целых семь лет будет оторван от своей паствы?.. Где же справедливость на свете?..

Ещё одним способом подрыва влияния Церкви на народ стало так называемое обновленчество, или «Живая церковь». Обновленцами называли себя священники, полностью поддерживавшие советскую власть, не подчинявшиеся Патриарху Тихону, ратовавшие за упрощение и модернизацию Церкви. Этот проект был затеян весной 1922 года и пользовался покровительством ГПУ (тот же Бухарин так и писал: «При ГПУ мы воздвигли свою церковь»), В краткий срок, к концу 1922-го, обновленцы смогли захватить две трети из 30 тысяч российских храмов. Мемуарист А. Э. Краснов-Левитин, сам бывший обновленческим диаконом, так описывал живоцерковников: «В общем священнослужителей-обновленцев можно разделить на 4 группы: первая — самая многочисленная группа <...> серые батюшки требоисправители <...> Вторая — прохвосты, присоединившиеся к обновленчеству в погоне за быстрой карьерой, спешившие воспользоваться «свободой нравов», дозволенной обновленцами. <...> Почти все они были агентами ГПУ. Третьи — идейные модернисты, искренно стремившиеся к обновлению церкви. Эти жили впроголодь, ютились в захудалых приходах, теснимые властями и своим духовным начальством и не признанные народом. Они почти все кончили в лагерях. Четвёртая — идеологи обновленчества. Блестящие, талантливые, честолюбивые люди, выплывшие на гребне революционной волны». 29 апреля 1923 года на «Втором Поместном соборе» в храме Христа Спасителя обновленцы «лишили сана» арестованного ещё год назад Патриарха Тихона, объявили о переходе на григорианский календарь и закрытии монастырей.

Верующие Орла болезненно переживали раскол. Обновленческую Орловскую епархию в октябре 1922-го возглавил престарелый архиепископ Леонид (Скобеев). 11 декабря 1922-го в храмах Орла и губернии было запрещено поминать «бывшего патриарха Тихона», так как «поминовение имени бывшего патриарха уже не является актом церковным при существующих условиях, а явной и публичной политической демонстрацией». Согласно постановлению «собора», продублированного пленумом Орловского горсовета, 22 февраля 1923 года в Орле закрылись монастыри, которые не были добиты на рубеже десятилетий. Вселившиеся в Введенский женский монастырь рабочие-железнодорожники на общем собрании постановили «впредь называть женский монастырь городком железнодорожных рабочих», а «висящие на стенах патриархальные поповские атрибуты — иконы и кресты — снять, как оскорбляющие социалистические чувства рабочих». Почти всё православное духовенство города и губернии, кроме Волхова и Ельца, перешло в обновленчество. Растерянным, сбитым с толку людям казалось, что таким образом Церковь удастся сохранить от полного уничтожения.

Как реагировал на смуту 1922 года Ваня Крестьянкин? Понимал ли он вообще, что происходит? Конечно же понимал, ведь ему было уже двенадцать лет. И твёрдо сделал выбор — ведь не случайно же оплот прежней, «тихоновской» Церкви разместился в то время не где-нибудь, а на Черкасской улице, в скромном храме Успения Божией Матери, буквально по соседству с домом Крестьянкиных. Но раскол не смог не затронуть его душу. С болью в сердце подросток наблюдал, как рушится привычный церковный уклад Орла, как движутся по улицам подводы с монахинями-старицами упразднённого Введенского монастыря (тогда вынуждена была покинуть монастырь и его 33-летняя двоюродная сестра, монахиня Евгения), как втягиваются близкие ему люди в распри и ересь обновленчества. Разорение древних обителей, ограбление храмов, издевательства над Церковью и Патриархом, арест владыки Серафима, отступничество тех, кто ещё вчера клялся в верности (родной ему Ильинский храм тоже перешёл в обновленчество) — всё это порождало в душе уныние, разочарование, отчаяние. Даже он, с младенчества не представлявший себе жизни без храма, задавал себе ядовитый вопрос: как молиться Господу, если он допускает подобные беззакония?..

Елизавета Илларионовна, видя, что с сыном творится неладное, пыталась успокоить его: «Сыночек, так Богу угодно. Видно, так надо. Бог плохо не сделает». Но это бесхитростное объяснение вызвало ещё больший протест. В жизни Вани Крестьянкина наступила, в сущности, первая серьёзнейшая «развилка», на которой ему предстояло решить, как жить дальше.

Может быть, именно отчаяние, нежелание иметь дело с внешней жизнью, в которой творилось непотребное, толкнуло его на просьбу, с которой он обратился в октябре 1922 года к епископу Елецкому Николаю. Владыка Николай, в миру Алексей Николаевич Никольский, родился в 1879 году и был земляком Вани, коренным орловцем. Вместе с владыкой Серафимом прошёл через показательный суд, но уже в октябре 1922-го был освобождён. Убедившись в том, что обновленчество в губернии почти победило, владыка Николай рискнул создать «самоуправляющуюся автокефальную Елецкую Церковь», которой подчинялись также и «тихоновские» приходы Орла. Но в конце ноября того же года по обвинению в «поддержании устоев тихоновской церковной политики, которая своими деяниями поддерживает как русскую, так и заграничную контрреволюцию», владыку Николая снова арестовали и выслали в Воронежскую губернию.

Именно в октябре 1922 года, когда владыка Николай после освобождения уезжал из Орла в Елец, и произошла сцена, которая предопределила будущее Вани Крестьянкина. Вокруг владыки толпились прихожане-«тихоновцы», и 12-летнему иподиакону тоже захотелось получить благословение. Чтобы обратить на себя внимание епископа, он осмелился коснуться его руки. Наклонившись к Ване (роста тот был небольшого), владыка ласково спросил:

— Ну а тебя на что благословить?

— Я хочу быть монахом.

Окружающие примолкли. Напомним: стояла осень 1922 года, разгул обновленчества в России, когда, казалось, «тихоновская» церковь побеждена окончательно и скоро уйдёт в подполье, как в древние времена. Одним из главных пунктов обновленцев была борьба с монашеством, и на своём «соборе» они подтвердили это, одним махом упразднив множество древних обителей. Так что слова «Я хочу быть монахом» в том году звучали дерзко, упрямо, самоотрешенно, звучали наперекор всему, что творилось вокруг. Ваня Крестьянкин прилюдно просил благословить его не просто на будущую личную судьбу, но на подвиг во имя Церкви, возможно — на мученичество. И одновременно отрекался от того хаоса, который царил вокруг и мешал сосредоточиться на главном — том, ради чего он родился на свет... А от возможной своей «светской» судьбы, от брака он отрёкся ещё тогда, когда стал иподиаконом.