Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Летели дни за днями, формально похожие друг на друга, и в то же время бесконечно разнообразные, если внимательно вглядываться в конкретные события — большие и маленькие. Кроме того, что значит «маленькое» событие? Для кого-то оно маленькое, а для кого-то большое. Об этом надо помнить, особенно, когда имеешь дело с детьми.

Работа в Спец. РУ-22 мне нравилась. Написав эту фразу, я задумался. Воспитателем я стал по стечению обстоятельств и не собирался в дальнейшем продолжать эту деятельность. Можно сказать, эта профессия в принципе мне не нравилась. Но работал-то я, тем не менее, с удовольствием. Мне было интересно общаться с ребятами, изучать их характеры, подбирать индивидуальный подход к каждому из них.

В течение моей довольно долгой жизни мне пришлось работать инженером-разработчиком в НИИ телевидения (моя основная и любимая работа), начальником лаборатории, сторожем в гараже, а затем на велотреке, электриком в больнице, таксёром, председателем депутатской комиссии по законности и работе правоохранительных органов, главным экологом Выборгского района Санкт-Петербурга. Это может показаться странным, но про каждую из этих работ я могу сказать: работать мне было очень интересно. В чём тут дело? Ответ, по крайней мере для меня, очевиден.

Я утверждаю:

1. Во всякой работе скрыт источник новых знаний (прямой или косвенный). Нет большей радости, чем радость познания.

2. Во всякой работе можно найти приложение своих творческих способностей для улучшения процесса труда и его результатов. Удовлетворенность результатом своего труда — источник хорошего настроения. («Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»).

3. Новая работа — это установление контактов с новыми людьми (а иногда и с животными — например, со сторожевыми собаками в гараже). Мне особенно интересны люди, профессия которых далека от моей. Нет большего удовольствия, чем беседа с интересными людьми.

Пример? — Пожалуйста. Сторож на велотреке. На этой скромной должности я открыл для себя увлекательный мир велоспорта, увидел его жизнь, так сказать, изнутри. Я познакомился со многими выдающимися гонщиками и их тренерами, близко подружился с четырёхкратным чемпионом мира, участником трёх олимпийских игр, бронзовым призёром Олимпиады-60 Станиславом Васильевичем Москвиным. Слушая его рассказы, я начал понимать, что такое «большой спорт». Это был короткий, но яркий, навсегда запомнившийся период моей жизни. Работать на велотреке было очень интересно. Сторожей было трое, т.к. мы работали в режиме суточных дежурств. Мои сменщики велоспортом не интересовались. Поэтому интересным для них был только день получки. Так что, всё дело в людях.

Однако пора вернуться в Спец.РУ-22. У меня с ребятами постепенно установились стабильные, довольно хорошие взаимоотношения. Бывали, конечно, и отдельные конфликты. Однажды вечером, после отбоя, прежде чем идти домой, я решил заглянуть в свои группы. В 14-й группе всё было в порядке: ребята лежали в кроватях, пол в комнате подметён, личные вещи, учебники, тетради аккуратно сложены. В 16-й группе картина была другая. Ребята тоже лежали в кроватях, но пол не был подметён, всюду по комнате были разбросаны вещи.

«Кто дежурный?» — спросил я. «Никифоров», — сказал кто-то. Я подошёл к койке Никифорова. Он лежал, накрывшись с головой одеялом. Я отогнул край одеяла и, убедившись, что дежурный не спит, а только притворяется, внятно и громко сказал: «Никифоров, ты забыл, что дежурный должен привести комнату в порядок, прежде чем ложиться спать? Встань и приведи комнату в порядок. Я приду через пятнадцать минут и проверю». С этими словами я вышел из комнаты и направился в учительскую. Я возвратился через двадцать минут. В комнате ничего не изменилось. Никифоров опять накрылся с головой одеялом. Теперь уже никто из ребят не спал. Все с живым интересом ожидали, что же будет. Времени на раздумье у меня не было. Я сорвал с Никифорова одеяло, выдернул его за руку с кровати и подтолкнул к выходной двери. Все повскакивали. «Лежать в кроватях!» — заорал я. Все шмыгнули под одеяла. Я вытащил Никифорова в коридор и затолкал в тамбур между двумя дверями в конце коридора. Как следует встряхнув его за плечи, я произнёс зловещим голосом: «Ты что, паршивец, издеваться вздумал надо мной? Так знай, если ты не уберёшь комнату, я всю морду тебе отделаю так, что ты в зеркале себя не узнаешь». В глазах дежурного появился страх. «Ты знаешь, что я всегда выполняю свои обещания? Отвечай!» — «Знаю», — заикаясь отвечал дежурный. — «А теперь иди в комнату и приведи её в порядок». Когда минут через пятнадцать я зашёл в комнату, там был идеальный порядок, ребята молча лежали под одеялами и делали вид, что спят.

До сих пор я так и не понял мотива этого «акта гражданского неповиновения». В отношениях с группой ничего не изменилось. Никифоров вёл себя прилично. Этот эпизод никогда не обсуждался.

Однажды, уже ближе к весне, у меня произошла неприятность: я потерял только что полученные продуктовые карточки, а следовательно, целый месяц не мог питаться в столовой или покупать продукты в магазине. Чтобы покупать продукты на рынке, моей зарплаты было недостаточно. Положение было затруднительным. В столовой сердобольные работницы, узнавшие о моём положении, могли налить мне тарелку фасолевого супа, но хлеб и мясо находились под строгим учётом и выдавались порционно в соответствии с карточными талонами. Что тут поделаешь — сам виноват.

Однажды я пришёл в гардероб, а гардеробщица мне говорит: «Приходили ваши ребята и просили передать вам какой-то пакет». С этими словами она вручила мне увесистый сверток, перевязанный верёвочкой. Ничего не понимая, я стал разворачивать его и первое, что я увидел, было письмо, написанное ребячьим почерком. «Владимир Иванович! Мы знаем, что вы потеряли карточки, а живёте один. Примите наш небольшой пода-рок. Не отказывайтесь, а то мы обидимся. Вам будет маленькая помощь, а мы выкурим меньше папирос. От учеников 14 и 16 групп». В пакете были три куска хозяйственного мыла и граммов 500 хлеба в дольках, то есть из столовой. После небольших колебаний я решил принять этот трогательный подарок. Отказаться от подарка было бы, конечно, правильнее с позиций этики взаимоотношений, но это было бы ошибкой с воспитательной точки зрения. Ведь ребятам так хотелось сделать для меня что-нибудь хорошее! Отказ от подарка не только разочаровал бы ребят, но и поставил их в не-ловкое положение: мыло-то куда теперь девать. Я тепло поблагодарил ребят, но попросил больше подарков мне не делать.

Как-то я зашёл в 14-ю группу после возвращения ребят с занятий. Они что-то взволнованно обсуждали. Я поинтересовался, в чём дело, и ребята рассказали мне о том, что учительница истории выгнала с урока ученика Гаврилова за нехорошее поведение. Этот случай, сам по себе тривиальный для нашей школы, вызвал возмущение ребят тем, что учительница заявила: «Я запрещаю тебе вообще ходить на мои уроки!» — «Как это так?» — спросил изумлённый ученик. «А вот так, — ответила учительница, — мне надоело видеть твою физиономию». Я постарался успокоить ребят, сказав, что учительница просто погорячилась, и посоветовал Гаврилову как следует подготовиться к следующему уроку и, несмотря на абсурдный запрет, прийти в класс и тихонько сидеть на своём месте. Я был уверен, что учительница «остыла», и всё обойдётся. Я недооценил её глупость. Гаврилов тихо, как мышка, досидел почти до конца урока. И тут учительница заметила его и выгнала из класса с криком: «Я же запретила тебе ходить на мои уроки!». Возмущению ребят не было предела. Пошла речь даже о бойкоте уроков истории. Я пошёл к директору и рассказал ему о происшедшем. Через несколько дней был вывешен приказ об увольнении учительницы истории.