Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Мне предоставили место в студенческом общежитии на углу Среднего проспекта Васильевского острова и 14-й линии (дом №57). В комнате вместе со мной жили ещё пять человек. У каждой кровати стояла тумбочка, посреди комнаты — стол, а у двери — платяной шкаф и небольшой столик, на который можно было поставить электроплитку.

Коридоры были устроены таким образом, что участок, на котором комнаты были с двух сторон, сменялся участком, где комнаты были только с одной стороны. На другой стороне вместо отсутствующих комнат образовывалось свободное пространство, площадка с окнами. На таких площадках устраивались по вечерам танцы. Музыка звучала из колонок, которые выносились из комнаты, а проигрыватели пластинок и усилитель оставались в комнате. Надо сказать, что самодельные проигрыватели, усилители, акустические колонки и радиоприёмники были практически в каждой комнате. Ведь в общежитии жили студенты-радисты, и они сами собирали радиоаппаратуру. Скоро и мы, первокурсники, пристрастились к этому занятию. Радиодетали, в большинстве случаев трофейные, немецкие, покупали на рынке. Музыка в общежитии звучала из всех комнат. А в летнее время, когда окна были открыты, колонки ставились на подоконники, и мы «озвучивали» весь Средний проспект. Весёлое было общежитие.

Больше всего мы любили танцевать фокстрот, дававший выход избыточной энергии. На втором месте было танго. Далее следовал вальс. Фокстрот мы лихо отплясывали под немецкую «Рио-Риту», под песенку военных корреспондентов Марка Бернеса: «…умирать нам рановато — есть у нас ещё дома дела!», или под утёсовскую: «У самовара я и моя Маша, а на дворе давно уже темно. Маша чай мне наливает, а взор так много обещает…» и другую подобную музыку. Любимым танго были «Брызги шампанского». Мы танцевали танго также под Шульженко: «Я возвращаю вам портрет, я о любви вас не молю, в моем письме упрёка нет, я вас по-прежнему люблю» и под Вадима Козина: «Утомлённое солнце тихо с морем прощалось…» Танго — это танец любви, танец близости. Моя левая рука нежно сжимает её руку, правая рука лежит на её талии. Лёгкий запах духов дурманит голову…

Молодому читателю может показаться странным и даже смешным столь восторженное отношение к обыкновенным танцам. Но не надо забывать, что это происходило после четырёх лет войны, после фронта, с его, грязью, кровью, постоянной угрозой смерти. Танцы с девушкой были меч-той, которая могла и не сбыться. Теперь мы наслаждались превращением мечты в реальность. После танцев на площадках гасили свет, и тогда проходящий по коридору мог видеть всюду в слабом свете, падающем из окон, целующиеся парочки.

Нет, кто не жил в общежитии, кто не танцевал на площадке, кто не «зажимался» с девушкой в коридорах, тот не может считать себя полноценным студентом. «Городские» студенты чувствовали это, и потому многие из них проводили вечера в общежитии. Только там бурлила подлинная студенческая жизнь во всём её многообразии.

Постепенно, по мере знакомства, среди первокурсников, живших в общежитии, образовались компании близких по характерам и интересам студентов. Они старались поселиться в одной комнате. Старшекурсники держались несколько обособленно. В войну институт был эвакуирован в Тбилиси, и потому среди них было много жителей Кавказа. Моими друзьями по общежитию были Женя Суворов, Саня Фомин, Юра Прейс, Жора Величко, Юра Миронюк и другие ребята.

Женя Суворов во время войны был направлен на учёбу в школу НКВД, где готовили организаторов партизанского движения и диверсантов для работы в тылу противника. В эту часть отбирали людей с хорошей спортивной подготовкой. Там служили, в частности, известные бегуны братья Знаменские и абсолютный чемпион СССР боксёр-тяжеловес Королёв. После окончания учёбы Женю с группой товарищей десантировали на парашютах в тыл врага в Словакию, для организации регулярных партизанских отрядов из местных словаков и военнопленных, бежавших из немецких лагерей. Была создана целая партизанская бригада Женя воевал с немцами в Словакии в составе этой бригады до прихода наших войск. После окончания войны был, как и я, демобилизован.

Всё у Жени шло хорошо до тех пор, пока у нас не началась практика. Практику мы проходили в Научно-исследовательском институте теле-видения. Этот институт занимался разработкой не только гражданской, но и военной телевизионной аппаратуры, и поэтому считался секретным предприятием. Поскольку не полагалось раскрывать профиль секретных НИИ, КБ или заводов, обычно при разговоре или в переписке пользовались номерами их почтовых ящиков. Например: предприятие п/я 431. Про человека, работающего на секретном предприятии, могли для краткости сказать, что он работает в «ящике».

Так вот, Жене Суворову было сказано, что он не допущен к прохождению практики в НИИ телевидения и будет проходить практику в мастерских нашего института. Ему не разрешили проходить практику даже на телецентре, который не был секретным предприятием. Женя был поражён таким недоверием к нему. Это было несправедливо и унизительно. Ведь он служил в частях НКВД и воевал в тылу у врага. В такие части не брали, кого попало. Сотрудники отдела кадров отказались дать какие-либо объяснения по этому поводу.

Суворов направился в «большой дом» на Литейном проспекте, где находилось печально известное всем ленинградцам Управление НКВД, и добился приёма у весьма высокого начальника. Начальник выслушал Женю и сказал: «Мы не имеем к вам лично никаких претензий и ни в чём вас не обвиняем, но вы находились длительное время за границей вне регулярных частей Советской армии и общались с иностранцами. В таких условиях возможна вербовка советских граждан спецслужбами врага. Поэтому мы вынуждены соблюдать осторожность».

Все сочувствовали Жене.

Александр Фомин воевал в авиации. Он был штурманом командира эскадрильи пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Это был среднего роста блондин с вьющимися, но уже начавшими редеть волосами. Лёгкий, подвижный и какой-то очень ладный. Всё, за что он ни брался, у него получалось без особых усилий и хорошо. Записался в стрелковый кружок — и через несколько месяцев получил первый разряд по стрельбе из боевого пистолета. Записался на гимнастику — и опять первый разряд. В описываемые времена в домах культуры, в учебных заведениях и на предприятиях существовало множество самых разнообразных кружков и курсов, где можно было бесплатно научиться любому делу.

У Саши Фомина был фотоаппарат и множество очень интересных военных фотографий. Саша был штурманом командира эскадрильи и поэтому имел возможность делать съёмки во время боевых действий. Он не перестал заниматься фотографией и в студенческом общежитии и даже получил премию на городской фотовыставке. Позднее, на пятом курсе, Фомин устроился лаборантом на кафедру телевидения и через некоторое время получил свидетельство на изобретение мишени для видикона. Мишень — это деталь передающей телевизионной трубки, необходимая для преобразования оптического изображения в электрический сигнал.