Анатолий Мосин - Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.2

Вот какую глубочайшую крамолу обнаружили доблестные чекисты в столе научного руководителя Свердловского антирелигиозного музея. Почему же хранил он эту родословную, недостойную советского служащего? Почему копал ее все глубже и глубже?

Александр Андреевич пытался растолковать по пунктам, зачем ему нужна родословная таблица. Во-первых, его изыскания одобрили и просили продолжать сотрудники толстовского музея, Центрального архива и других уважаемых научных учреждений. Во-вторых, для него важно разобраться в вопросе о передаче биологических свойств, чтобы понять причины ранней смерти его детей.

На завершение он приберег неотразимый аргумент: «Для меня лично место в социалистическом строительстве, при наличии чуждого происхождения и воспитания, определялось сознанием необходимости использовать свои биогенетические особенности и перестроить их на новые рельсы».

Пожалуй, такому намерению мог бы поаплодировать сам Трофим Лысенко, если бы не запнулся на слове «генетика». Но чекисты бдительность не потеряли и подловили Берса на другой крамольной фразе. Оказывается, во время какой-то эпидемии в Ишимском районе нынешний подследственный рвался туда спасать людей и аргументировал свое намерение так: «Дворянство, кроме звания, налагает и определенные обязанности».

Вот уж тут они приперли этого толстовского родственничка прямо к стенке! «Вы мотивировали действия так? Признаете себя в этом виновным?» Не отвертелся, дворянское отродье!

А еще руководителя антирелигиозного музея пытались подловить на религиозных чувствах. Тщательно выведывали: а правда ли, что несколько лет назад, еще до работы в музее, он молился (!!!), когда дома, по настоянию тещи, отпевали по христианскому обряду его крохотную дочку. Его вынуждали оправдываться. А мог ли он помнить, как держался тогда, в страшном горе!

Попытки устроить на работу «бывших людей» и нелегально перейти границу, сомнительное отношение к колхозам и сравнение Сталина с Аракчеевым — это уж «довески» к главным необъятным прегрешениям. Еще из «дела» ясно: его пытались привлечь к секретному сотрудничеству с «органами», а он упорно характеризовал тех, кто считался его «объектами», как активных сторонников советской власти и потенциальных членов ВКП (б), чем «дезориентировал» органы ОГПУ-НКВД.

Итак, «гр-н Берс Александр Андреевич, 1902 г. р., русский, гражданин СССР, сын полковника царской армии — генерала белой армии, б. дворянин, родственник б. князьям Эристовым […] изобличен в том, что вел антисоветскую пропаганду, ведет подготовку к нелегальному переходу границы СССР, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. 58.10 и 84 УК РСФСР».

В ноябре 1930 г. его отправили в поселок Медвежья Гора, в распоряжение Белбалтлага НКВД. Родные надеялись, что через три года, отбыв срок, он вернется домой. Но мыслимо ли обрести свободу как раз тогда, когда волны репрессий вышли из берегов. За год до предполагаемого освобождения последовал новый приговор.

Из справки о реабилитации: «Берс А. А. был обвинен в том, что является членом контрреволюционной фашистской террористической группы, работая лекпомом, оказывал помощь членам группы, незаконно освобождая их от работы. Постановлением тройки НКВД Карельской АССР от 20.09.37 г. Берс был приговорен к расстрелу. Приговор исполнен 28.09.37 г.»

Лекпом, помощник лекаря, брат милосердия… Такова была его роль на земле. Ведь до увлечения археологией он успел закончить в Московском университете два курса медицинского факультета. Видимо, собирался пойти по стопам прадеда, придворного доктора. В приговоре есть два слова правды: оказывал помощь. Свою роль дворянина он понимал именно так.

«Граф, пахать подано!»

За два неполных года — от приговора до приговора — он послал в Свердловск несколько писем — с суровой прозой и возвышенными стихами. До Елизаветы Михайловны дошли не все. Поэма из рыцарской жизни, с явными намеками на современность, складывается не полностью. А стихи, посвященные сыну, вот они:

Эту отцовскую колыбельную с описанием фамильного герба (дуб, медведь, пчелы, рыбы) Андрей впервые прочел в 14 лет.

— Мама тогда сочла, что в это замечательное время я уже могу держать язык за зубами, — говорит Андрей Александрович.

Так, горьким прозрением, кончилось его пионерское детство. Вступать в комсомол он не стал. Работал, учился. Жил без поблажек себе. Мать бы ему не позволила.

— Граф, пахать подано! — иронично напоминала она о житейских обязанностях.

Сегодня он крупный ученый, доктор технических наук, член Международной академии информатики. А для нас, газетчиков, как бы свой человек. Когда в стране внедрялся компьютерный набор, значительно убыстривший процесс прохождения материала от журналистского блокнота до газетной полосы, именно Берс стоял у истоков, то и дело летал в Москву с удостоверением, в котором была вписана такая интересная должность: главный конструктор «Правды».

А еще он — философ от информатики. Красочно, увлеченно рассуждает об информационной картине мира, ее будущем.

Несколько лет назад ему передали «вещдоки» из отцовского дела, в том числе родословное древо. Он отнесся к нему с любопытством ученого и ироничностью потомственного интеллигента. Особенно не любит всяких охов и ахов по поводу родства предков с великим писателем:

— Извините, но к Льву Николаевичу я отношусь… с трудом, как все Берсы, потому что он обижал Софью Андреевну, которая родила ему тринадцать детей и девятерых из них вырастила! И еще Лев Николаевич поговаривал: «Берсам всегда сидеть неудобно, потому что у них ж… худая». Все Толстые такие важные. Зато мы — Берсы!

Он произносит фамилию, доставшуюся от родителей, с очень большой буквы.