Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

А вечерами в доме собиралась молодежь. На столе стоял огромный самовар, за столом юноши в косоворотках и скромно одетые барышни неспешно пили чай, заедая его сахарными сухариками. Все молча слушали послание самого Карла Маркса. А чуть в отдалении у приоткрытого окошка сидел паренек Лешка-балалаечник и тихо, но очень сосредоточенно наяривал «Барыню» или «Во саду ли, в огороде». Подростка Манечку, перед тем как начать «серьезный разговор», отсылали на улицу проверить, как слышно. Нередко, когда Маня, моя будущая Бабушка, подходила к углу дома, от него, скользнув быстро, удалялась чья-то тень. А из окна слышна была только балалайка. И Маня возвращалась в дом, чтобы сообщить об этом старшим.

Все же охранка бдела и время от времени проводила внезапные облавы. Впрочем, для дома Доброхотовых внезапности довольно долгое время не было: околоточному удавалось как-то узнавать о готовящейся облаве и сообщать матери семейства, которая частенько его, наблюдающего за их домом, звала в ненастную погоду немного обогреться и потчевала горячими щами и собственной выпечкой…

Однажды, однако, такая облава закончилась для Доброхотовцев весьма печально: на столе рядом с самоваром обнаружили запрещенные книжки. Тогда арестовали всех гостей и забрали Михаила и Веру Доброхотовых. Остальные братья и сестры, которые, кстати сказать, более склонны были к рукотворному делу, чем к политике, находились почти все в саду: был сезон сбора яблок. И только брат Илья был возле самого дома во дворе. Он сооружал лодку по заказу жившего в Калуге английского лорда Каннинга. (Приложение 3)

Михаил Петрович Доброхотов, Калуга, 1914 г.

Именно к Илье захаживал «чудаковатый, глухой» учитель со слуховой трубой — Константин Эдуардович Циолковский. Впрочем, у «чудака» уже тогда были научные работы, в частности известная публикация «Аэростат металлический, управляемый», и была научно-фантастическая книга «Грезы о земле и небе», где ученый обдумывал будущее Земли и Человечества. О Земле он говорил, что она «должна быть объявлена общим достоянием, и не должно быть человека, который бы не имел на нее права». И еще он писал, что «задача человечества — достигнуть совершенства и изгнать всякую возможность зла и страдания в пределах Солнечной системы». Эти его мысли были близки и другим Доброхотовым, особенно Вере Петровне, которая после окончания гимназии тоже учительствовала в Калуге и какое-то время близко общалась с дочерью Циолковского Любой, своей почти ровесницей.

Константин Эдуардович Циолковский в отличном настроении, Калуга, начало XX в. (фото из интернета)

Ну а младшие Доброхотовы всегда встречали его радостными детскими объятиями. «Однажды, — вспоминала Бабушка, — мы, ребятня, встретили пришедшего в гости Константина Эдуардовича радостными возгласами: «Фринка ощенилась, у Фринки — щенки!», и кто-то из младших, кажется, Ната, полезла было под лодку, которая, как обычно, стояла во дворе, и под которой находилось собачье семейство. «Не лезь, — остановил Нату гость, — Фринка будет очень переживать, если взять у нее щенка. Она ведь мама, а я и так посмотрю», — и, опустившись на землю, стал заглядывать под лодку, а потом сказал: «У Фринки пустая миска. Ее надо больше кормить, потому что она кормит щенков, а они быстро растут…»

Дочь Циолковского Любовь Константиновна, с которой дружила Вера Доброхотова

Илье Петровичу все же удалось сделать самоходную лодку по заказу близкого к Доброхотовскому кружку владельца аптечного магазина П. П. Каннинга и по эскизам Циолковского. Это был катамаран — две остроконечные сигарообразные лодки, соединенные платформой, на которой могли располагаться люди. Сначала лодка двигалась усилиями самих пассажиров. Благодаря умной конструкции требуемые усилия были минимальными. Позже Илья Петрович сконструировал для этой лодки мотор. Лодка, точнее, это был маленький корабль, курсировала по Оке и была первым в Калуге моторным плавательным судном. (Приложения 1 и 3)

Шло первое десятилетие двадцатого века. Мир поражался и восторгался открытиями ученых, особенно в области математики и естествознания — физики, химии, астрономии, биологии… Открывалось и научно объяснялось все больше тайн и чудес природы. Люди не только познавали и объясняли Мир, но и научились его преобразовывать. И все чаще сами себе задавали вопрос: где же Бог? И как он, высший и справедливейший Судия, допускает такую страшную несправедливость, когда человек угнетает и эксплуатирует человека? Зрит ли Он?

В семье Доброхотовых горячо спорили на эту тему. Старшая сестра Вера утверждала, что Бог — это Любовь и что добродетелью можно и нужно бороться со злом. Именно добродетелью побеждать несправедливость и зло. А для того чтобы победить в этой борьбе, надо объединяться всем, кто хочет искоренять это зло, объединяться в группы, надо просвещать народ, ибо многое делается из-за непонимания того, что хорошо и что плохо: люди ходят в церковь, молятся «во имя Христа» и фактически попирают Его тем, что позволяют свершаться злу.

Вера стала революционеркой, членом РСДРП, однако идеи большевизма она не приняла никогда, осталась с меньшинством (меньшевики).

А старший брат Михаил горячо с Верой спорил, пытаясь любимой сестре доказать, что по-хорошему это зло — эксплуататорский класс — не победить, что бескровной эта борьба быть не может, словом, был большевиком. Моя бабушка в их спорах целиком поддерживала Веру, однако считала себя неспособной быть революционеркой, пусть даже и меньшевичкой. Зато ее очень увлекали идеи Льва Николаевича Толстого, и она несколько раз ездила в Ясную Поляну к великому старцу. Но то было в летнее время, когда девиц отпускали домой на каникулы. А остальное время, исключая Рождественские святки, она, как и другие благородные девицы, жила по строгому распорядку и всегда следовала правилам поведения института, в котором содержалась и воспитывалась.

В огромном актовом зале Николаевского Института благородных сиротских девиц, вырываясь из чуть приоткрытых окон, играла музыка: вальсы, польки, мазурки… Шел бал будущих выпускниц. Одной из них была очаровательная 18-летняя барышня, с точеной, словно у богини, фигурой, с очень доверчивой улыбкой на миловидном лице — девушка Мария, или Манечка, Доброхотова. Считаться классической красавицей не позволял ей носик картошечкой, зато сколько было в ней непосредственности, свежести и особой девичьей грации. Ее то и дело пытались пригласить на танец пришедшие на бал новоиспеченные, с блестящей выправкой офицеры царской армии, но она весь вечер кружила в вальсе, отплясывала польку и краковяк с голубоглазым стройным молодым человеком от науки, учеником известного ученого-химика Карпова и покорителем дамских сердец Иосифом Филиповичем. Иосиф был на шесть лет старше Манечки и в отношениях с дамами имел богатый опыт. Познакомившись с девицей Доброхотовой, он сразу понял, что нашел свое истинное счастье, и там же на балу объявил, что делает ей предложение руки и сердца — пока неофициальное, но вполне искреннее и от всей души. Оба, однако, решили, что спешить с бракосочетанием рано: обоим надо окончить учебу. Но дали друг другу адреса для переписки. Больше года обменивались письмами: короткими и нежно-заботливыми от нее и длинными, полными любовной страсти и остроумной мысли от него ей…