Виктор Максимов - Исповедь старого солдата

Поэтому упрек Уте был не только немцам, но, мне кажется, больше он был адресован России и мне, за то, что я не мог многое рассказать о поиске и захоронениях наших солдат. Реальность была скупа. Уте Брендель и фрау Шимке относятся к старшему, послевоенному поколению немцев и были свидетелями того, как немцы ГДР ставили памятники на могилах наших солдат, погибших на территории Восточной Германии в последние дни войны. И они до сих пор ухаживают за могилами наших солдат.

Мне неоднократно приходилось принимать участие в печальных церемониях возложения цветов на могилы наших солдат вместе с немцами. Всегда обращал внимание на тот факт, что памятники на могилах наших солдат ставили немцы, может быть за редким исключением, на средства местных административных органов. Позднее по опыту Советского Союза в Германии проводилось мероприятие по объединению отдельных захоронений в братские кладбища.

Но все же мало внимания уделяется могилам наших солдат на территории евпопейских государств. Помнится, посещая Бухенвальд с российской делегацией, в которой был и Яков Михайлович Непогатов, бывший узник Бухенвальда, проживающий в Подмосковье, я не заметил ни одного признака сопричастности России к трагедии Бухенвальда. О советских узниках напоминала лишь фотография старшего лейтенанта в крематории, полагаю, оставленная родственниками погибшего офицера уже после развала Советского Союза.

Вспоминая Бухенвальд, вспомнил и Освенцим. В юбилей 60-летия освобождения лагеря смерти от фашистов на место трагедии прибыли главы государств Европы. Прибыл и президент России В. Путин. После траурного митинга главы государств возложили венки к пьедесталу возле крематория. Погода была скверная: холод, ветер, и я в момент возложения венков, прячась от ветра, оказался в стороне и не видел, что возложил В. Путин.

Утром я снова в Освенциме, осматриваю возложенные венки главами государств. Некоторым венкам место в музеях искусства, особенно от президента Франции. От российского президента венка не нахожу. Иду к рабочим, полякам, разбирающим трибуны и начинаю интересоваться: «Где венок от России, от Путина?»

Мне рабочие поясняют, что не было венка от вашего Путина, не возлагал Путин венок! На мое недоумение один из поляков, сносно говорящий по-русски, повел меня к монументу и указал на простую стеклянную чашу, как бы напоминающую вазу, в которой оставались следы сгоревшей свечи.

— Я стоял недалеко от монумента, — и показал пальцем, — смотрел, как бы дежурил, чтобы все было в порядке. Путин подошел с вазой в руках, в которой горела свеча, поставил ее, поклонился и ушел.

Я стоял и смотрел на вазу, возле которой было слово «Россия» и по обе стороны слова — названия стран, возле которых лежали венки…

— Ваш Путин поставил только свечу, — повторил поляк.

Тон голоса поляка нельзя сказать, чтобы был уважительным, чувствовалось это и в настроении других поляков.

Я недоумевал. Почему Путин был без венка, без государственной символики. Почему Путин ограничился только свечой… Долго и много размышлял, искал причины, ответы. Многое думалось, и все же мысль постоянно крутилась в одном направлении: в Освенциме сжигали в печах не только евреев и цыган, в печах лагеря сжигали и наших военнопленных, объявленных властью предателями и изменниками Родины.

…Но вернемся к упреку Уте Брендель. Как я понимал, немка упрекала нас за открытие кладбищ немецких солдат в России, когда по ее мнению, мало еще сделано для поиска погибших советских солдат на территории бывшего Советского Союза. При этом она располагает информацией последнего времени о миллионах безвестно павших наших солдат и отсутствии знаний о местах их захоронений.

Немцы разыскивают и хоронят своих солдат, а как с этим обстоят дела в России? Где миллионы бесследно пропавших советских солдат, которых до сегодняшнего дня разыскивают их дети и родственники? Уте встречалась в Екатеринбурге с людьми, которые не знают, где погибли их отцы и не знают места их могил. Я понимал, что она говорила об обществе «Семьи безвестно павших воинов» и говорила, к сожалению, правду.

Вопрос Уте Брендель был направлен ко мне, в лоб — почему так? Немцы ведут поиски своих солдат и довольно успешно, открывают кладбища, возвращают имена погибшим, а как у вас?

Я ушел от разговора о поиске и захоронениях наших солдат: во-первых, тема для меня больная, сложная по своему объему, и ответить в тех условиях на вопросы немцев сразу не мог: многое до конца еще не ясно самому. Во-вторых, не хватало духа быть полностью откровенным перед этими людьми, да просто и стыдно: была растерянность, неожиданность… Пообещал вернуться к разговору позже.

От себя замечу: немцы на фронте, если погибал солдат, то и при всей сложности боевых условий старались предавать земле убитых, да еще и по отдельности, в индивидуальной могиле. Обязательно ставили на могиле кресты: простые, из дерева, на которых надевали солдатские каски. Во время войны, при случае я всегда стрелял по каскам на крестах, показывая свое мастерство. Любое захоронение немцы отмечали на картах. Насколько помню из рассказов Вильгельма Дауэра, эта традиция была обусловлена приказом.

Поэтому поисковики с немецкой стороны по найденным в архивах картам быстро находили места захоронений немецких солдат и переносили останки в братские могилы, как это и произошло под Санкт-Петербургом, у Сологубовки.

Прошло несколько дней после разговора на правлении Общества, а я не мог найти покоя своей душе. Мысли давят: смерть и могилы солдат последние годы обособленным чувством живут во мне, не покидают сердце старого солдата и так волнуют, о чем бы и не подумал десяток лет назад. И, что характерно, пришло все это поздно.

Боль за прошлое, обиды на себя самого, вина перед прошлым не дают покоя. Нарастает потребность откровенно сказать о вине, за свое отношение к прошлому, к тем, кто остался там, на войне навсегда, кого я забыл. И как-то особенно обострились эти чувства последние годы, а тут еще попала в руки статья в «Новой газете», № 36, с жирным шрифтом, «Без вести пропавшие и без совести живущие» Степана Кашурко, капитана первого ранга в отставке.

Считаю необходимым довести мысли и чувства автора до сведения общественности, еще раз напомнить людям о судьбе погибших солдат и об отношении власти к их судьбе.

Автор, руководитель поискового центра «Подвиг», годы провел в архивах, в начале 60-х годов прошлого века начал вести поиск без вести пропавших в войне солдат и офицеров. Он восстановил имена и предал земле прах более 150 тысяч погибших воинов: о них забыли, их предали, оставили в лесах и болотах.

«О том, что погибших солдат надо хоронить, — пишет Степан Кашурко, — у нас никто не думал. Только перед войной, 15 марта 1941 года был издан приказ наркома обороны об учете потерь и погребении погибших в случае войны, но он не успел дойти до воинских подразделений. Ввели индивидуальные медальоны с информацией о воине, но 17 ноября 1942 года их отменили, и миллионы павших воинов оказались безымянными. В начале 1944 года было введено наставление по учету личного состава и порядок захоронения погибших в боях, с установкой на захоронениях памятников. В начальный период войны оставались незахороненными многие тысячи бойцов и командиров на своей территории, ведь потери огромны…