Захар Прилепин - Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

В общем-то, такие книги как прививка… если их правильно понять.

Людмила Зуева

журналист [ «Биржа», 2006]

— Санькя? — переспрашивают почти все, кто впервые слышит название романа Захара Прилепина. — Это нечто китайское (предупреждение, например), или куда же без собственного «Я»? Возможно. Но скорее, это нежность в твёрдом переплете.

Книга Прилепина вышла действительно не в мягкой обложке — но дело не в этом. Сам роман очень жёсткий. Политически нетерпимый, провокационный, кричащий и даже срывающийся на звериный рык. Своевременный — как мало сейчас о настоящем, и без фэнтези. Разбивающий российский гламур вдребезги, обливающий его всякой гадостью и оголяющий его помоечную сущность. Это всё так и не так — одновременно. Всё зависит от зрения читателя.

По мне, так Прилепин в общечеловеческое копал — порой грубо, ковшом экскаватора поднимая на поверхность самое прекрасное, самое дорогое — неравнодушие. Расшатывая фундамент так модного сейчас думания людей только о самих себе.

Но это всё общий план, в полутьме. Думаю, надо щёлкнуть несколько раз вспышкой и выхватить отдельные фрагменты.

Санькя — так нежно называли главного героя его бабушка и дед. Так же нежно они к нему и относились. И вообще, нежности в романе много — словно автор разлил её по страницам. Она нередко мешается с кровью и болью — но остаётся. Словно именно из этой самой нежности (трепетном отношении к родителям, к Богу, к родине, к любимым людям, к истинной красоте) и рождается в героях жестокость. И кажется, нежность не только подчёркивает эту жестокость в романе, но и оправдывает её.

У неё было лицо, как открытый перелом — так вот просто и насквозь понятно описывает Прилепин ту, которую любил Санькя. Правда, она больше любила лимоны. Появление этих цитрусовых в книге не случайно — речь там, как не крути, о нацболах, и фигура Эдуарда Лимонова вырисовывается как бы сама собой. Он всегда за кадром, но его присутствие всегда слишком очевидно: «Она высосала кусочек лимона…».

Конечно, нежность между этой девушкой и Сашкой тоже случилась. И описанное в романе безусловно непристойно — однако талант писателя превратил это непристойное в божественное.

Что ещё?.. О матери Саньки, об отце, о бабушке с дедом, о народе, о тех «головорезах», которые отчаянно готовы биться и погибать не за себя, а за других, за Россию? Но зачем? Их не описать, не вырвать из контекста — не высветить должным образом. Они растворены в романе — они его главная боль, и всё-таки — надежда.

Андрей Рудалёв

критик, публицист [ «ИА Регнум», 19.09.2019]

Герой Прилепина — наш Егор Прокудин из «Калины красной» Василия Шукшина, который в финале обнял берёзки: «Это всё моё, родное». «Санькя» — надежда на возрождение человека. Наш современный человеческий ренессанс после многих лет стыдного блуждания впотьмах. Вместе с ним мы все, как блудные дети, зажав крестик во рту, вернулись к себе на родину, теперь осталось её обустроить…

«Санькя» — роман-пробуждение. Выход из русской зимы и мерзлоты, которая в девяностые, казалось, будет вечной, как страшный и стыдный сон. И вот эта летаргия прервалась, и люди услышали понятные и простые вещи, в которых звучала родная интонация. Тогда стало понятно, что вот из России пришёл близкий человек, и он здесь местный, и он — брат. Братство — это глубочайшая укоренённость и растворённость в истории и культуре отечественной цивилизации, трансляция её духа и музыки, исходящей не из мыслительных формул, а из самой человеческой сути, как дыхание, естественно.

Что-то подобное чуть раньше слышали в балабановском фильме «Брат». Но тогда ещё немногие готовы были различить смысл, он терялся, его оглушал шум повсеместного хаоса и неустроя. Саша Тишин Прилепина в какой-то мере вышел из бушлата и свитера крупной вязки Данилы Багрова, он пришёл с той же ключевой философией и интуицией цельности, что у него есть «огромная семья» и всё, что вокруг, — это его родное. Только нужно это родное привести в порядок, прибраться, вымести пыль, наполнить музыкой любви и гармонии, вместо какофонии разлада и хаоса.

В прилепинской книге речь идёт о поиске света впотьмах, братства в беспросветной ситуации распада. Герой будто выныривает из пучины хаоса, преодолевает её, делая большие гребки руками и отталкиваясь ногами. У него есть свои крылья, он много знает о «брильянтовых дорогах», которые проложены у него внутри, как традиция, как путь родства. И это в повсеместной ситуации, когда все связи рушатся и разрубаются. Роман стал очень нужным посланием, очень своевременным.

В «Санькя» есть принципиально важный эпизод, когда главный герой Саша Тишин, приезжая в деревню, приходит на речной пляж. В детстве — это было его любимое место, связано оно и с воспоминаниями об отце. Теперь пляж стал пустынным и зарос лопухами. Саша бросился в «бой» с сорняками, принялся выдёргивать их с корнем до последнего, освобождая пространство и память. После пляж предстал, будто «переболел какой-то заразой». Преодоление этой заразы, очистка от сорняков, превращающих чистое и практически священное место в пустырь — и есть дело Саши.

Борьба с сорняками у Тишина проходила не только на пляже, но и в идеологической плоскости, в диспутах с философом-советником Безлетовым. Безлетовщина — беспросветье нигилизма, которое накрыло страну после эпохи распада и грозилось устроить в ней бесконечную полярную ночь.

Безлетов — дух пустоты, он её заклинает и славит: здесь нет ничего. Ничего! И каждая его фраза будто гвоздь в крышку гроба всему, что вокруг. России, историю которой он тщится закрыть.

Лыко в строку и другой персонаж романа — Лёва, прообразом которого является Дмитрий Быков. В его восприятии история страны из хаоса и крови «слеплена». Собственно, об этом быковский «Июнь». Лёва повзрослел, стал более злобен и мрачен и уже готов проклинать за то, что реальность совершенно не соответствует конструкции, так хорошо и по фэн-шую разложенной по полочкам в его голове. Страшно ведь самому себе признаться, что там внутри на самом деле — пыльный чулан.

« Ни почва, ни честь, ни победа, ни справедливость — ничто из перечисленного не нуждается в идеологии », — заявляет в больничной палате Лёве Саша Тишин. Это всё то, что не требует доказательств, как и любовь. Как и чувство родства, о котором беспрерывно говорит Тишин, противопоставляя пустыне и хаосу своих оппонентов.

Мария Чепурина

прозаик [ «Русский эпиграфъ», 18.08.2006]

Своей тематикой и сочным слогом «Санькя» вызвал в моей памяти «Жизнь Клима Самгина». Здесь тоже есть обольстительно-асоциальные девушки, нерешительно-либеральные интеллигенты, машинообразно-исполнительные экстремисты и много-много разговоров о судьбах России. Актуальных. Умных. Составляющих, как и у любимого мной Горького, основное содержание книги, не имеющей ни общей завязки, ни развязки, ни интриги, но читающейся быстро, с большим удовольствием. Наверно, прежде всего благодаря яркости стиля и очаровательности образов: «Что за одиночество, если всё прожитое — в тебе и с тобой, словно ты мороженщик, который всё распродал, но ходит со своим лотком, и, ложась спать, кладёт его рядом, холодный».