Александр Красовицкий - Императив. Беседы в Лясках

— А из деятелей культуры?

— Ну, конечно, это были писатели, Тадеуш Конвицкий, Брандес, Киселевский [80] Стефан Киселевский (1911–1991) — польский прозаик, публицист, композитор, музыкальный критик, педагог. . Мы дружили с композиторами Лютославским [81] Витольд Лютославский (1913–1994) — польский композитор и дирижер, один из крупнейших музыкантов XX века. , Пендерецким [82] Кшиштоф Пендерецкий (род. в 1933 г.) — польский композитор и дирижер. . Это был тот круг интеллигенции, который держался вместе.

— И Кесьлевский?

— Кесьлёвский был тогда еще очень молод. Но, конечно, он уже тогда появился. Если бы взять список, я бы нашел десятки имен, но сейчас вспоминаются те, которые потом еще где-то появились, как, например, адвокаты Венде, Беднаркевич — те, которые защищали диссидентов, имели смелость их защищать. И, конечно, Бартошевский [83] Владислав Бартошевский (1922–2015) — польский историк, публицист, дипломат, государственный деятель, министр иностранных дел Польши (1995), лауреат звания Праведник мира института Яд Вашем, Израиль. — это был огромный авторитет и выдающаяся личность.

Он потом дважды был министром иностранных дел. Но это был герой еще с времен немецкой оккупации, он участвовал в организации спасения евреев. За это попал в концлагерь Аушвиц [84] После нападения нацистской Германии на Польшу работал санитаром: сначала в службе гражданской обороны города, а затем в больнице. Был сотрудником польского Красного Креста. В сентябре 1940 г. был отправлен в концентрационный лагерь Аушвиц (Освенцим). Освобожден в апреле 1941 года. , а потом в советские времена, кажется, 7 лет сидел в тюрьме. Так что это был действительно выдающийся человек, уже проверенный.

— Он был очень пожилым человеком, когда министром стал.

— Да. Он умер, когда ему было 92 года. И оставался советником премьер-министра до последнего дня. Это человек, который много сделал для примирения поляков и евреев и примирения поляков и немцев. Хотя он никогда ни на какие компромиссы не шел, он все говорил очень откровенно, даже на болезненные темы. Жаль, что его нет, потому что и для примирения с Украиной он был бы идеальным человеком. Потому что он вызывал доверие и своей биографией, и своим поведением, и он умел говорить правду так, чтобы дойти до соглашения. Он был в этом смысле принципиальный, но не конфликтный. Великий человек, он не так давно скончался.

— Кто вы по образованию?

— Я по первому образованию физик, это сильно на меня повлияло, хотя я не был никогда настоящим физиком, но это сформировало мое мышление. А потом — немножко философ. А на самом деле трудно сказать…

— А как все-таки физика повлияла на то, что вы стали деятелем культуры?

— Безусловно повлияла, по той причине, что я, как физик, столкнулся уже с современной физикой. Я уже в 50-е годы что-то понял: что Эйнштейн все поставил с ног на голову и что классическая физика — это уже прошлое, что это уже не современность. Это все произошло со мной еще в те времена. Это 1955 год, когда я решил стать физиком, поступил в университет. Знаете, я там встретил великолепных людей, и это было общество, в котором не было лжи, потому что в физике лгать очень трудно, почти невозможно. Там было видно, кто хороший, кто плохой, потому что было видно, какие у него работы.

— В СССР диссидентская среда как раз вокруг физиков и формировалась, а в Польше было то же самое?

— То же самое, большинство из них были потом диссидентами и выдающимися людьми. И это вообще было такое поколение… И Ангела Меркель тоже физик…

— Химик…

— Это практически то же самое. Так что мы их всех знаем как людей, которые формировались в такой интересной положительной среде.

— Итак, как же получилось, что вы сначала перешли от физики к философии, а потом от философии к кино?

— Знаете, я десятки раз отвечал на этот вопрос и сам себе, и всевозможным собеседникам, поэтому это уже пластинка какая-то, сколько раз я это все повторяю. Физика… Знаете, я должен был быть архитектором — все в моей семье были архитекторами.

1955 год — это был период, пусть конец, но все-таки соцреализма, сталинизма, и я понял, что буду строить такие дома, над которыми мой отец потом будет издеваться, говорить, посмотри, какой неграмотный архитектор построил этот дворец культуры: ну как можно быть таким слепым и не видеть, что все пропорции ошибочные? И так далее. Я в последний момент решил: пойду на физику, там хотя бы все будет определенно и ясно. Я повторяю такую шутку, что я в физику влюблен до сих пор, вот только физика в меня не влюбилась. Я был средним физиком, не выдающимся. И по прошествии четырех лет понял, что Нобелевской премии в физике я не добьюсь. И пошел на философию. Но в Кракове это была настоящая философия, не марксистская. После 1956 года вернулся наш профессор, который был учеником Гуссерля [85] Эдмунд Густав Альбрехт Гуссерль (1859–1938) — немецкий философ, основатель феноменологии, направления в философии XX века, определявшего свою задачу как беспредпосылочное описание опыта познающего сознания и выделение в нем сущностных черт. , Роман Витольд Ингарден [86] Роман Витольд Ингарден (1893–1970) — польский философ, представитель феноменологии. , и у него был нормальный куррикулум (программа) философского образования, не марксистского.

Это интересно, потому что он переписывался с другой ученицей Гуссерля, Эдит Штайн [87] Эдит Штайн (1891–1942), известна также под монашеским именем Тереза Бенедикта Креста — немецкий философ, католическая святая, монахиня-кармелитка, погибшая в концлагере Аушвиц (Освенцим) из-за своего еврейского происхождения. Беатифицирована католической церковью 1 мая 1987 г., канонизирована 11 октября 1998 г. Папой Иоанном Павлом II. , немецкой еврейкой, которая потом была объявлена святой. Она была еврейкой, но католичкой, монахиней, погибла в Аушвице. Я даже продюсировал картину о ней, о ее жизни. Она была великим мистиком и очень интересным философом. Первая женщина в Германии, которая добилась звания профессора философии.

Это все были интересные люди, очень интересная среда.

Позволю себе одно отступление. Когда я был студентом Краковского университета, там даже в коммунистические времена у нас был курс психологии, и это имело огромное значение, почти год мы изучали психоанализ, изучали Фрейда. Знаю, что в других университетах этого не было. Но мне это все казалось смешным, потому что мои сны были совсем другими. И мои воспоминания в кошмарных снах — совсем не такие, как мне господин Фрейд обещал. Чувствовалось, что опыт Фрейда — это опыт мещанского общества, которое никакой великой травмы не пережило. И эта сексуальная обсессия — это как будто локальная, местная точка зрения сытой Вены до Первой мировой войны.