Игорь Ротарь - Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Журналист-адвокат всегда видит в происходящем негативную сторону. В одном случае он будет кричать «Караул!» по поводу экологии, в другом – по поводу безработицы. Место журналиста – среди пострадавших. Власти же предписывается презумпция виновности: чиновники всякий раз должны оправдываться, что сделали лучшее из возможного, что учли все, что можно было учесть.

Более того, представители власти считаются преследующими интересы не граждан, а своих группировок. При этом ставится под сомнение компетентность и законопослушность действующих лиц.

Адвокативная журналистика важна для общества как сигнал о возможной опасности. Если позиция пострадавших будет замалчиваться, и власти не примут никаких мер для смягчения их положения, это грозит социальными потрясениями», – пишет Александр Колесниченко.

Так уж получилось, что в этом направлении журналистики я проработал несколько лет.

С 2001 году по 2008 я был среднеазиатским корреспондентом одной из западных правозащитных организаций. Опыт общения с правозащитниками, причем не всегда позитивный, у меня был и до этой работы.

Так, в начале 90-x я работал в «Независимой Газете» с одним русскоязычным таджикистанцем, ярым приверженцем «исламско-демократической» оппозиции в этой стране. Этот человек удивил всех несколькими историями.

Например, он подрался с женой, и на его лице остались следы этой «битвы». Увы, на беду, как раз на следующий день он должен был вещать на пресс-конференции о правах человека в Таджикистане, а с такой физиономией это делать было просто невозможно. Тогда у супругов возник хитрый план: надо инсценировать налет на квартиру агентов спецслужб Таджикистана. Весь мир содрогнулся от подлости таджикских силовиков, но через некоторое время журналист развелся, и его жена под диктофон раскрыла, как все было на самом деле.

Ладно, возможно женщина и оклеветала невинного человека. Но другую историю я знаю лично. Так, этот журналист заявил, что его уволили из «Независимой» по указанию ФСБ, хотя, на самом деле, «страдальца» никто не выгонял, а ушел он из газеты сам, устроившись в правозащитный фонд «Гласность».

Этот человек написал несколько книг о правах человека в России, а потом уехал жить в Грузию, откуда и продолжает бороться с «российским империализмом».

Достаточно много я общался и с Анной Политковской [17] (она даже помогла мне лично). Эта женщина, несомненно, было скрупулезно честной, но, как бы помягче сказать, излишне эмоционально-наивной. Так, она, например, выступала за выдачу оружия дагестанцам, живущим на границе с «Чечней-Ичкерией».

Как мне кажется, такой наивный враг был очень выгоден Кремлю, и я согласен с Владимиром Путиным, что смерть этой женщины нанесла больший урон власти, чем вся ее предыдущая деятельность.

В 1995 году в Чечне я познакомился с правозащитником Сергеем Адамововичем Ковалевым [18]. В те дни российская авиация буквально сносила с лица земли центр Грозного, не щадя и гражданское население. По сути, и я, и правозащитник, стали в этой ситуации жертвами «синдрома заложников» – мы однозначно были на стороне сепаратистов и осуждали «агрессию российской армии». Однако, позднее в Боснии судьба свела меня с российский миротворцами-десантниками, ранее воевавшими в Чечне.

Как я и с удивлением обнаружил, у этих людей была совсем «другая правда»: «Да, если бы Ковалев здесь появился, то одни очки бы и остались!!! Мы держим оборону в горящем доме, а тут появляется под белым флагом эта гнида с боевиками и предлагает нам сдаться. Да, как такое можно говорить!? Мы же присягу давали!!!».

Конечно же, Сергей Адамович не был «гнидой». Это был субъективно глубоко честный человек, искренне возмущенный гибелью мирного населения в Чечне. Но, как говорится, истина она одна, а правда бывает разной.

Кстати, Сергей Ковалев, обличая «преступления российской армии в Чечне» «не заметил» массовые притеснения русских в дудаевской Чечне. Сделал ли он это умышленно? Конечно же нет, просто его ум, впрочем, как и мой в те дни, был настроен совсем «на другую волну», а информация о гонениях на русских противоречила нашей стройной картине мира.

Однако, в целом все у меня было положительное отношение к правозащитникам. Так, одно время я дружил с сотрудницей HumanRightsWatch Мари, специализирующейся на постсоветском пространстве.

В свои, часто опасные, командировки эта женщина, ездила с СD-проигрывателем, так как просто не могла жить без классической музыки, а вот Вагнера Мари никогда не слушала, так как этот композитор был антисемитом, и его любил Гитлер.

Как-то, будучи на отдыхе в Шри Ланке, Мари написала мне и моей жене письмо, которое достаточно ярко показывает восприятие мира правозащитниками: «Вокруг меня пальма, слон, обезьяна. Тут так хорошо, что даже трудно думать о правозащите. Местные жители все время хотят обмануть меня, но это неплохо, просто у них такая культура».

Очень нравился мне и швейцарец Мишель, работавший правозащитником (по-моему, от Amnesty International) в Перу во время правления в этой стране диктатора Альберто Фухимори. Вот как описывал мне Мишель ситуацию в стране.

«Крайняя бедность населения, абсолютно коррумпированное правительство. Да, если бы я был перуанцем, то тоже бы стал коммунистическим партизаном! Я был в отчаянии, что мы ничем не можем помочь местным. Как-то в тюрьме я сказал заключенному-диссиденту: «Я хочу уйти со своей работы, мы не в состоянии что-то изменить в Перу». Неожиданно политзаключенный мне ответил: «Если бы не такие как вы, то меня и моих товарищей давно бы расстреляли. Пожалуйста, не бросайте нас». Эти слова придали мне силы, и я продолжил работать правозащитником».

То есть в целом я уважал работу правозащитников и верил, что моя правозащитная деятельность поможет в скором времени «оцивилизовать» Среднюю Азию, сделать ее подобием Европы.

Увы, после знакомства с реалиями мой идеализм «дал трещину». Выяснилось, что местные оппозиционеры и правозащитники ничуть не лучше (если не хуже), чем те диктаторы, с которыми они боролись. Подавляющая часть этих борцов за справедливость были обеспокоена лишь получением гонораров с Запада.

Так, во время судебных процессов над исламистами в Узбекистане западные правозащитники давали около $10 за копию приговора (по местным меркам большие деньги). И вместо того, чтобы как можно быстрее передать эти документы огласке, их сренеазиатские коллеги прятали эти документы друг от друга, чтобы самолично обменять обличающие документы на вожделенные доллары.

Безусловно, среди местных борцов за справедливость попадались и честные люди, но доля таких была удручающе низка.