Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Как это всегда волнительно возвращаться туда, где был много лет назад. С одной стороны, тебе хочется, чтобы ничего не менялось. Это создает иллюзию того, что не меняешься ты сам: не взрослеешь, не растешь, не стареешь. С другой, понимаешь, что отсутствие перемен – зачастую признак упадка и разрухи. Ничего подобного, к счастью, в Тршинеце я не обнаружил. Перемены радовали глаз и заставляли сомневаться в том, что более полувека назад я был именно здесь. Несмотря на то, что гостиница, в которой мы жили и играли, все еще стоит на своем месте, она полностью перестроена. Там, где располагался турнирный зал, теперь отделение банка, лобби и ресторан выглядят ухоженно и современно. В городе много новых красивых домов, а центральная площадь напоминает детский лагерь, где на спортивных и игровых площадках с утра до вечера слышен детский смех. Нет лучшего доказательства хорошей жизни города, чем то, что люди живут там, рожают детей и никуда не торопятся уезжать. Значит, есть работа, есть счастье и есть будущее.

А в прошлом шахматы в Чехии были очень популярны. Прага была одним из мировых шахматных центров. Эммануэль Ласкер – второй чемпион мира по шахматам – родился в городе Барлинек, который сейчас принадлежит Польше, а раньше как раз относился к Чехии. До войны в Праге царствовал выдающийся шахматист Сало Флор, которому результаты даже позволили претендовать на матч с великим Алехиным на звание чемпиона мира. Но фашистская оккупация помешала этим планам, а Флор в тридцать девятом году переехал в СССР, где в сорок втором получил советское гражданство одним указом с Андрэ Лилиенталем. В послевоенные годы Чехословакия могла похвастаться целой плеядой сильнейших шахматистов, среди которых были такие мастера, как Людек Пахман и Мирослав Филип. А к моменту моего приезда на арене появились Властимил Горт и Любомир Кавалек, которые уже регулярно входили в двадцатку лучших шахматистов мира, а Горту как-то даже удалось оказаться среди десяти непревзойденных. Сборная команда Чехословакии всегда была очень серьезным соперником для любой страны, поэтому мой выигрыш в три очка оказался чем-то доселе невиданным и абсолютно удивительным.

Тот турнир подарил мне многолетнюю дружбу с Любошем Кавалеком и стал отправной точкой моей будущей общественной деятельности. Во время пребывания в Чехословакии нас с Купрейчиком опекало Остравское общество дружбы с Советским Союзом, а точнее, его руководитель или секретарь – очень милая и приятная пожилая женщина. Острава расположена довольно далеко от Тршинеца, но тем не менее она исправно исполняла свои обязанности: несколько раз приезжала на турнир и проводила мои встречи с активистами общества дружбы. Помню, как на одном из собраний кто-то набрался смелости и поинтересовался, не страдает ли она какой-то болезнью (у женщины были неестественно полные ноги). Ничуть не смутившись, мой опекун ответила спокойно и естественно:

– Они просто все переломаны и заново собраны после одной уникальной истории. Я как-то летела в самолете, и когда он пролетал над Татрами, из него выпала туалетная кабина, в которой, к несчастью, оказалась я. – Зал ахнул, а она продолжала как ни в чем не бывало: – С другой стороны, мне, конечно, очень повезло, потому что снег в горах смягчил удар, и сломанными оказались только ноги. А высота падения была очень приличной – примерно два километра.

По окончании турнира наша сопровождающая привела нас с Виктором в Праге в Общество дружбы Чехословакии и СССР. Удивительно, что никаких враждебных настроений, никаких отрицательных эмоций по отношению к русским мы на себе ни разу за время поездки не испытали. И это несмотря на то, что оставалось всего полтора года до небезызвестной Пражской весны шестьдесят восьмого. Моя триумфальная победа в турнире привлекла к моей персоне всеобщее внимание. Слыханное ли дело: пятнадцатилетний юнец уложил на лопатки более старших и сильных противников. В чемпионате тогда действительно принимали участие несколько шахматистов, которые на тот момент по всем показателям объективно превосходили меня. И все же я победил, и не просто победил, а выиграл с огромным отрывом в три очка от второго места. Меня начали приглашать на выступления, интересоваться моим мнением относительно самых разных поводов и событий. Тогда же я написал свою первую статью – отчет, которую опубликовал журнал «Шахматы в СССР». Причем большого желания заниматься писаниной у меня в то время не было. Меня буквально поймали, посадили в редакции и пообещали выпустить лишь после того, когда я хоть что-то изображу. Пришлось согласиться, и совершенно неожиданно занятие это показалось довольно увлекательным. Теперь на моем счету более ста книг с разбором самых разных шахматных матчей и партий, а количество опубликованных по всему миру статей я даже не возьмусь сосчитать.

Так началась моя активная общественная жизнь, а после того как в шестьдесят девятом году я стал чемпионом мира среди юношей, снова обыграв соперников с большим перевесом, который до этого не случался за всю историю проведения чемпионатов, меня начали приглашать с выступлениями в самые разные места, начиная с заводов и фабрик в самых отдаленных точках СССР и заканчивая замками Луары во Франции. В те времена официальные власти не приветствовали встреч с бывшими соотечественниками. Это были либо эмигранты первой волны, либо враги советской власти, уехавшие после революции либо, что еще хуже, не вернувшиеся в Союз бывшие военнопленные, с которыми просто запрещалось общаться. Но интерес к моей фигуре, особенно когда я стал самым молодым гроссмейстером мира, настолько возрос, что даже эти люди приходили пообщаться со мной, и никто им в этом не отказывал.

Параллельно с шахматными матчами я проводил очень много встреч по линии Общества дружбы. В основном сроки спортивных командировок устанавливались исключительно на даты проведения соревнований, но к шахматистам руководство было настроено лояльнее, чем к другим спортсменам, и, как правило, не отказывало увеличить сроки поездки, если приходил запрос от посольства или от Общества дружбы. Обычно приглашающие покрывали все расходы, и причин для отказа не возникало. Таким образом мое вовлечение в общественную деятельность произошло через шахматы самым естественным путем. Я начал работать в Союзе советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, которым в то время руководила Зинаида Михайловна Круглова. Сейчас, на мой взгляд, Россотрудничество, которое было создано государством, не выполняет и половины тех функций, что несла на себе общественная внебюджетная организация.

Постепенно мои общественные выступления стали выходить далеко за рамки шахмат и спорта. Я начал говорить о миротворчестве, благотворительности, гуманитарном сотрудничестве, принимал участие в международных съездах, форумах, конференциях, стал заниматься всеми теми проблемами, которыми занимался Советский фонд мира. И таким образом начало моей работы в организации, которой сейчас руковожу, получилось абсолютно органичным, и никому из тех, кто хорошо был знаком с моей деятельностью, не приходило в голову задаваться вопросом, какое отношение шахматист имеет к Фонду мира. Вполне естественно, что мировая известность и личный авторитет среди государственных и общественных деятелей по всему миру помогают мне привлекать к сотрудничеству с Фондом партнеров из Австралии, Западной и Восточной Европы, Азии, США и многих других стран. И, наверное, можно предположить, что бессменное руководство Фондом в течение десятилетий доказывает то, что я люблю и ценю эту работу не меньше шахмат. Ведь когда нет искренней вовлеченности, когда не горят глаза, а единственное желание, которое вызывает какая-то неугодная деятельность, – это справиться поскорее и умыть руки, то ничего хорошего и полезного из такой работы выйти не может.