Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

А мои друзья Коренманы впоследствии перебрались в Чикаго, и во многом благодаря этому переезду моя шахматная школа открылась не только в маленьком городке шведских эмигрантов, но и в одном из огромнейших американских мегаполисов. Переехали они потому, что жену Коренмана – Тамару, – которая преподавала политические науки, пригласили на работу в Чикагский университет. Меня всегда удивляло, как абсолютно далекий от какой-либо дипломатии человек может обучать политическим наукам, и тем более в США, где взгляды на исторические события зачастую не просто отличаются, а в корне противоположны тем, что приняты в нашей стране. Но Тамаре удавалось это делать блестяще, ни разу не покривив душой. Она всегда открыто выражала свое мнение, говорила, что думала, не оглядываясь ни на кого и не задумываясь о последствиях. И как ни странно, последствий не наступало. Так, например, когда слышала от студентов, что главные герои Второй мировой войны – это генералы Паттон и Макартур, всегда возмущалась и доходчиво объясняла, кто такой Жуков, что он сделал, перечисляла сражения на Восточном фронте, а потом просила:

– Назовите мне самое большое танковое сражение Второй мировой.

Нестройный хор голосов называли какие-то сражения Западного фронта, которые даже близко нельзя сопоставить с реальными фактами.

– Очень плохо! – резко реагировала Тамара. – Историю надо знать! Самое большое танковое сражение произошло на Курской дуге в Прохоровке, а ваши ответы – свидетельство крайней узости интеллекта. Взгляды должны быть шире, а мысли проворнее.

И на такие речи Тамаре никто не пенял, с работы никто не гнал, а карьера не загибалась, а шла в гору. Смею надеяться, что ей удалось вразумить не одну американскую голову, но на всех одной Тамары, к сожалению, не хватит.

Переехав в Чикаго, Миша Коренман взялся за организацию моей шахматной школы. Идею поддержал работавший тогда губернатором штата Иллинойс Барак Обама, откликнувшись на наше предложение благожелательным письмом. Сейчас обе мои американские школы благополучно работают. К счастью, перед отъездом из Линдсборга Миша воспитал себе достойную смену на посту директора учебного заведения, поэтому за благополучие местной школы пока можно не беспокоиться. Я давно уже не был в Канзасе, но встречаю команду школы на разных чемпионатах, и, судя по их успехам, дела идут совсем не плохо. Сейчас уже без ложной скромности могу сказать, что мои американские школы – сад, где выращивают чемпионов США по шахматам в разных возрастных категориях.

В некоторой степени развитием шахматных школ занимается и Фонд мира. Конечно, это далеко не первая статья его деятельности, но по мере возможности Фонд принимает участие в благотворительных шахматных проектах. В принципе любую из моих школ можно назвать благотворительным проектом, ведь одно из моих главных условий при их создании – обучение должно быть бесплатным. Так что в роли благотворителя в данном случае выступают государства, местные и региональные власти, какие-то заинтересованные спонсоры. Я никогда не мечтал о том, чтобы мои школы штамповали гроссмейстеров, я уверен, что особый талант – явление редкое, но шахматы – это игра, прикоснувшись к которой, каждый может перестать мыслить штампами, научится решать самые сложные задачи с помощью нестандартных подходов. А что касается участия Фонда мира в создании шахматных школ, то оно ориентировано скорее не на шахматы, а на нормальные человеческие отношения и возможности. Не так давно совместно с Благотворительным фондом Святителя Николая Чудотворца мы организовали обучение шахматам в школах-интернатах для детей-сирот и детей с ограниченными возможностями. Кроме того, в разные годы Фонд мира передавал шахматный инвентарь и специальные пособия в школы-интернаты для слепых и глухих детей в Башкирии, Челябинской, Свердловской и ряде других областей. Продвижение ли это шахмат? Да, но в меньшей степени, чем просто продвижение жизни, превращение ее в более доступную и полноценную для каждого человека.

Все, что я делаю для развития шахмат, делаю исключительно по велению души. Делаю ради игры, а не ради славы. Но не могу отрицать, что признание заслуг – приятные моменты, согревающие сердце. Все-таки, на мой взгляд, судьба признанного при жизни Пикассо намного заманчивее, чем у Пиросмани или Ван Гога. Когда поощрением тебе лишний раз демонстрируют, что все, что ты делаешь, нужно и важно, хоть ты это и понимаешь без всяких доказательств, то поощрение это разливается в душе приятным бальзамом, испив который, обретаешь новые живительные силы для дальнейшего движения. Для меня такими наградами стали полученный в две тысячи шестнадцатом году от Министерства спорта – знак «За заслуги в развитии физической культуры и спорта» и награда, полученная за продвижение интересов российского спорта на международной арене, которую я получил в декабре девятнадцатого года на вручении Национальной спортивной премии в номинации «Спортивная солидарность».

Награды – это всегда почетно, приятно, ценно, но все же сиюминутно. Намного ценнее сами проекты, которые эти награды принесли. Ведь кубки, медали, статуэтки – всего лишь украшение полки, а шахматные школы – украшение интеллектуального будущего страны.

Если деятельность по развитию шахмат среди юного населения ни у кого не вызывает никаких вопросов, то мое сотрудничество с пенитенциарными учреждениями находит понимание далеко не у всех. Общество легко ставит человеку клеймо, забывая о самых важных догмах и нравственных принципах: милосердии, сочувствии, сострадании, прощении. Но народная мудрость не просто так всем советует не зарекаться от сумы и от тюрьмы. За решетку часто попадают люди, вполне способные к нормальной жизни, совершившие какую-то ошибку, оступившиеся, допустившие правонарушение, но не желающие совершать его вновь. Так почему надо считать колючую проволоку забором, отделяющим их от любых проявлений нормальной жизни? Я считаю, что, наоборот, людям надо давать второй шанс и, пока они отбывают наказание, постоянно напоминать и показывать, что другая жизнь есть, она существует и доступна для них ничуть не меньше, чем для другого свободного человека. Сейчас на Западе, безусловно, зашкаливает понятие толерантности, которая доходит до абсурда. Но это нисколько не мешает быть в меру гуманным, стараться принимать особенности других людей, протягивать руку помощи и проявлять толерантность там, где это действительно необходимо. Мне кажется, что гуманное отношение к заключенным – это абсолютная норма поведения, а не какая-то неслыханная редкость, которая должна удивлять, поражать и тем более вызывать протест. Я ни в коем случае не призываю проявлять снисхождение к маньякам, педофилам, детоубийцам и другим подобным мерзавцам, которые не заслуживают называться людьми, но в колониях гораздо больше другого контингента – заключенных, преступления которых не жизненная философия и не предмет гордости. Так почему нельзя немного помочь им и хоть как-то скрасить дни, проводимые в тюрьме?