Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Программой продвижения шахмат в колониях я начал заниматься в девяносто девятом году, когда в Тверской колонии мы собрали заключенных, проявлявших особый интерес к игре, из семи областей Центральной России. Тогда перемещение заключенных из одной колонии в другую по гуманным соображениям считалось чем-то из ряда вон выходящим и просто необъяснимым. Помню, как прибывший на игру из Вологодской колонии молодой парень по фамилии Тихонов на пресс-конференции с улыбкой рассказывал, как на одном из этапов пересылки капитан увидел его предписание:

– Пересылается в Тверскую колонию для… для чего?! – Тихонов театрально пучил глаза и старательно изображал глуповатое недоумение. – У него натурально глаза на лоб полезли. Смотрит на меня, потом снова в бумажку, опять на меня глядит и не поймет, что за фигня происходит. То ли издеваются над ним, то ли липу какую подсунули. А в документе все печати на месте, ничего не попишешь. Там черным по белому значится, что пересылаюсь для встречи с чемпионом мира по шахматам. Ну, капитан покумекал, усы пожевал, репу почесал да и выдал, пожав плечами: «Перепились они там все наверху, что ли?»

Тихонов, кстати, играл недурно, имел все шансы на ничью. Он показался мне вполне приятным парнем. Знаю, что происходил он из нормальной семьи. Но оступился, совершил убийство по малолетке, но пока ждал суда, стал совершеннолетним и был осужден по всей строгости. А в колонии вел себя хорошо, проявлял дисциплину, стал начальником отряда, в шахматы соответственно играл очень прилично и был чемпионом колонии.

Не могу сказать, что не испытываю волнения на подобных встречах. Конечно, понимание того, что это люди, преступившие закон, заставляет немного беспокоиться. Тем более что во время сеансов происходили разные ситуации. Так, например, в Рязани я проводил игру в колонии для особо опасных преступников. Сеанс одновременной игры проходил в Доме культуры, построенном в сталинские времена: небольшая сцена и места для зрителей. Столики с досками поставили на сцену, офицеры-охранники расположились в зале внизу. Я начал сеанс, играю, перехожу от стола к столу и почти сразу обращаю внимание на одного из заключенных. Изъеденное оспой лицо, руки в наколках, угрюмый взгляд исподлобья, сведенные к переносице косматые брови – все говорит о том, что сидит человек давно, возможно, не впервые и, скорее всего, заслуженно. Обратил он на себя мое внимание не только внешним видом, но и постоянными консультациями с соседями. Обычно во время сеансов я не возражаю, когда мои соперники начинают что-то обсуждать между собой. Я не слежу за тем, что происходит за столом, от которого уже отошел, сосредотачиваю свое внимание на следующем. Знаю, что соперники нередко советуются друг с другом, пытаются обойти меня с помощью коллективного разума. Случается, что в пылу азарта человек даже делает несколько ходов, сам того не замечая. Там подсказали, тут подсказали: пальцы сами тянутся к фигурам и переставляют их. Голова занята мыслями о возможной победе, а не о правилах. Признаюсь, я всегда вижу все сделанные ходы, но, бывает, закрываю глаза на подобную вольность, если она никак не влияет на позицию на доске. Но тогда, вернувшись к столу того заключенного, я сразу отметил, что сделанные им в результате совещаний три хода кардинально поменяли ситуацию. Пришлось обратить на это внимание и сказать:

– Что-то здесь все резко поменялось. Три хода, что ли, сделал? – Смотрю в колючие глаза, не отводя взгляда. Ощущения, честно говоря, не из приятных. Хотя общий вид соперника уже не казался мне угрожающим. Передо мной сидел усталый, побитый жизнью человек, которому, в общем, от этой самой жизни ничего уже не надо.

– Нет, – бурчит он в ответ сквозь зубы, не желая идти на попятный.

– Как же нет?! Я хорошо помню позицию. – И я спокойно называю и показываю ему все сделанные ходы. У меня и мысли не возникало о возможной угрозе. Я привык добиваться правды от любого собеседника.

И вдруг этот наверняка опасный для общества человек заливается краской и бормочет извиняющимся тоном:

– Простите, я правда не хотел. Не заметил, наверное. Больше такого не повторится. Уж если и обыгрывать чемпиона, то только честно.

Конечно, он проиграл. Только слабый игрок может не понимать, что опытный шахматист все ходы держит в памяти. И, безусловно, схитрил он совсем не специально. И не обозлился на меня за мое указание, не стал хорохориться и врать, а отступил. И не просто отступил, а даже покраснел. Люди краснеют, когда им стыдно. А стыдятся обычно совестливые граждане. Так может ли быть потеряно все для человека, у которого есть совесть? Уверен, что нет. Такие моменты лишний раз напоминают мне, что оставлять таких людей, махать на них рукой, закрывать глаза на их существование не в параллельной реальности, а в одном измерении с тобой, в корне неверно. Пока у меня есть возможность что-то делать в этом направлении, буду продолжать.

В той же рязанской колонии заключенные еще раз продемонстрировали мне, что ничто человеческое им не чуждо. У меня есть традиция фотографироваться на память с участниками сеанса. Когда встреча в колонии подошла к концу, я по обычаю предложил заключенным подойти ко мне. Они сидят, не шелохнувшись, и смотрят на меня в молчаливом оцепенении. Я не предполагал, что им запретили вставать и перемещаться даже между столами. Оказывается, руководство колонии таким образом побеспокоилось о моей безопасности, но забыло меня об этом предупредить. Всеобщее замешательство длилось несколько секунд до тех пор, пока один из заключенных не вскочил, резко перепрыгнул через стол и встал рядом со мной как вкопанный. Его примеру тут же последовали остальные – офицеры в зале даже глазом моргнуть не успели и подбежать ко мне. Впрочем, некоторые из них так и остались внизу. Должен был ведь кто-то сделать памятный снимок. А чуть позже начальник колонии выговаривал мне:

– Как же вы нас перепугали, Анатолий Евгеньевич, смелый вы человек! У нас тут не простые ребята сидят. У каждого история не дай боже: и убийства, и тяжкие телесные. А если бы у кого из них вдруг нож оказался?!! Секунда – и вы в заложниках. А за стеной промышленная зона, которую мы не контролируем. И все, пиши пропало.

– Но ведь обошлось без происшествий? – Не скрою, от его слов стало немного не по себе, но все же я надеялся, что заключенные не воспользовались ситуацией не потому, что не были вооружены, а от того, что испытывали ко мне настоящее, неподдельное уважение.

Программа по продвижению шахмат в колониях получила свое распространение по всему миру. И если то, что вслед за Россией ее начала внедрять Украина, удивления не вызывает (ведь совсем недавно мы были добрыми друзьями и с удовольствием перенимали друг у друга положительный опыт), то деятельный и масштабный отклик таких стран, как Бразилия и Чили, оказался для меня неожиданным. Если разобраться, то в Бразилии с преступностью, конечно, обстановка тяжелая, особенно в огромной провинции Сан-Паулу, население которой превышает сорок четыре миллиона человек. Как-то на встрече с губернатором провинции я рассказал о своем начинании в России. Услышав его слова о том, что идея пришлась по душе и он попробует воплотить ее в Сан-Паулу, я даже не задумывался, стоит ли какое-либо серьезное намерение за этими обещаниями. Человек мог просто вежливо отреагировать, мог действительно заинтересоваться проектом, но от интереса до воплощения можно не дойти никогда. Я и думать забыл о том разговоре, когда спустя два года вновь оказался в Бразилии. Тот же губернатор Сан-Паулу пригласил меня встретиться, а его помощники сообщили, что прием состоится в необычном месте, которое должно стать для меня сюрпризом. Что ж, им действительно удалось меня удивить, когда я обнаружил, что автомобиль остановился у тюремных ворот, облепленных журналистами. У порога меня встретил неописуемо довольный губернатор.