Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]
- Название:Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент 5 редакция
- Год:2022
- ISBN:978-5-04-162623-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres] краткое содержание
Жизнь в Советском Союзе и в современной России, путешествия по миру и впечатления о любимых городах и странах, занимательные истории о знакомствах с великими актерами, художниками, музыкантами, спортсменами и политиками – вот лишь часть того, о чем рассказывает великий шахматист.
Впервые раскрывается полная история соперничества с Корчным и Кас паровым и жесткая правда о борьбе с Илюмжиновым за пост президента FIDE. Эту книгу оценят не только поклонники шахмат и любители мемуаров, но и ценители истории, приключений, политических детективов и даже глянцевых журналов о жизни селебрити. Ведь такой любопытной партии Анатолий Карпов до этого никогда не играл.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Но когда я обыграл Корчного в финальном матче претендентов, он, очевидно, воспринял это как личное оскорбление и решил, что теперь Фишер во что бы то ни стало должен отстоять свое чемпионское звание. Корчной дал интервью корреспонденту югославского телеграфного агентства «ТАНЮГ» Божидару Кажичу, который одновременно занимал пост и вице-президента ФИДЕ. И в своем интервью Виктор однозначно заявил, что все требования Фишера абсолютно справедливы, нам следует прекратить дискуссию, согласиться на все и играть матч. Слова эти и наша Федерация, и шахматисты, и лично я восприняли как предательство, хотя санкции, которые за ними последовали, мне сразу показались чрезмерными. Петросян, затаивший на Корчного злобу из-за проигрыша в отборочном матче претендентов в Одессе, придумал идею дисквалифицировать его на два года и запретить ему играть в каких-либо соревнованиях. Решение это было принято без моего участия, я даже не предполагал, что такое возможно: жил в Ленинграде и был далек от столичных разборок. Когда узнал, не смог удержаться от возмущения. Как бы ни был человек не прав в своих суждениях, какими бы предательскими ни казались его слова, на мой взгляд, бесчеловечно устраивать запрет на профессию. Что будет делать композитор, если его лишат рояля, много ли напишет писатель без ручки и печатной машинки? Да и дворник без метлы и лопаты чистоту не наведет. Я долго доказывал во всех инстанциях несправедливость принятых мер, и в конце концов, прежде чем вернуть Корчного за доску, меня попросили поручиться за него, что я и сделал, нисколько не задумываясь о том, может ли мое поручительство впоследствии сыграть со мной злую шутку.
В семьдесят шестом году, когда политические отношения с Израилем были натянуты до предела, Советский Союз отказался от поездки на шахматную олимпиаду в Хайфу. С моей точки зрения решение это было ошибочным и недальновидным, оно дало повод для всех олимпийских бойкотов, которые впоследствии потрясли мир. Олимпиаду в Хайфе собирались бойкотировать не только мы, но и арабские страны. И за несколько месяцев до ее начала Ливия в лице своего лидера Муамара Каддафи обратилась в ФИДЕ с предложением провести контролимпиаду на своей территории. Федерация никаких склок и скандалов не хотела, предложила Ливии провести следующую олимпиаду и на этом успокоиться. Но Каддафи решил идти до конца в своей постоянной борьбе с Израилем и не стал отказываться от своих намерений. Идею Ливии с восторгом приняли арабский мир и многие страны соцлагеря, в том числе и наша. Однако я не был настроен столь оптимистично. Если при простом отказе от поездки в Хайфу еще можно было сохранить лицо, то отправить на турнир в Ливию, где ненавидят не только Израиль, но и все его население, команду, в которой большинство ее членов – евреи, и не потерять престиж было просто невозможно. К моему мнению в Спорткомитете прислушались и решили сформировать команду по национальному признаку, оставив меня в ранге капитана. От такого расклада я сразу же отказался, мгновенно представив, что стану рупором советского антисемитизма. И в конце концов было принято политически верное решение в олимпиаде не участвовать, но оказать Каддафи техническую поддержку, послать в Ливию специалистов, которые помогут и с оснащением, и с организацией турнира.
А до того, как решение по олимпиаде в Ливии было принято, Корчного отправили на турнир в Амстердам, который он с успехом выиграл. Победитель турнира всегда попадает в центр внимания прессы: вопросы, интервью, конференции. И журналисты, конечно, не могли обойти своим вниманием ливийский вопрос и поинтересовались у Корчного его мнением относительно намерения СССР участвовать в олимпиаде. Полагаю, было бы разумнее для Виктора уйти от ответа и сгладить острые углы, но Корчной не был бы Корчным, если бы ровнял и сглаживал. Он всегда был резок и шел на обострение конфликта, не задумываясь о последствиях, и на пресс-конференции в Амстердаме открыто выступил против позиции Советского Союза. Я не вижу в этом заявлении никакой мудрости, но гораздо более глупо поступил работник нашего посольства, который подошел к Корчному после общения с прессой и сказал:
– Вам, видимо, было мало дисквалификации, раз вы снова решились критиковать решения СССР. Ну что ж, как только вернетесь – запрем снова, можете не сомневаться.
На следующее утро двадцать шестого июля семьдесят шестого Виктор Корчной отправился в полицейский участок Амстердама и попросил политического убежища. Он никогда не считал, что в чем-то передо мной провинился, хотя прекрасно знал о моем поручительстве. Говорил, что из первой зарубежной поездки после снятия санкций благополучно вернулся, а остался только во второй, так что претензий ко мне со стороны тех, кто просил за него поручиться, быть не может. Но претензии были, и не только по вине Корчного.
Дело в том, что в то самое время, когда Виктор играл на турнире в Голландии, я проводил матчи на Филиппинах, где Кампоманес в очередной раз завел со мной беседу о встрече с Фишером, о том, что готов еще раз поговорить с американцем и привезти того на Филиппины. Мне к тому времени эти разговоры уже казались переливанием из пустого в порожнее, но я не мог не поддерживать той надежды, которая все еще тлела в душе Флоренсио. На Филиппины Фишер не приехал, и я думать забыл о призрачном матче с ним. Однако по окончании турнира Кампоманес выяснил, что я собираюсь возвращаться в Москву через Токио, и объявил о своем горячем желании полететь со мной в Японию. Объяснил он свое намерение тем, что давно там не был и не хочет упускать случая повидаться со своим давним другом – президентом Шахматной федерации Японии Ясудзи Мацумото.
В Токио я остановился у своего приятеля – корреспондента газеты «Труд» – Миши Абдрахманова. За Кампоманесом в аэропорт приехал Мацумото, и они заручились моим обязательным согласием поужинать вместе в отеле «Хилтон», где Кампоманес собирался остановиться. Вечером Миша вместе со своим другом – вице-консулом нашего посольства – привезли меня в гостиницу и наверняка рассчитывали, что им предложат присоединиться к компании. Но этого не произошло. Мне такое поведение Флоренсио, который всегда был открыт новым знакомствам и встречам, показалось странным, но я списал это на национальный японский характер Мацумото, которому могло не понравиться присутствие незваных гостей.
Уже через десять минут я понял, как ошибался. Мы поднялись в номер Кампоманеса, где он с загадочным видом объявил о том, что приготовил мне сюрприз, отлучился на некоторое время и вернулся в сопровождении Бобби Фишера. С Фишером мы были знакомы со времен турнира семьдесят второго года в Сан-Антонио, куда он приезжал в качестве почетного гостя, после того как победил Спасского и стал чемпионом мира. Конечно, сказать, что я удивился, увидев Фишера, – не сказать ничего. Встреча была абсолютно незапланированной, а главное, несанкционированной со стороны советского правительства. Однако сильного беспокойства по этому поводу я не испытывал, вины за собой никакой не чувствовал, да и что я должен был делать: выскакивать из номера и кричать, что общаться с Фишером не буду, так как мне никто не разрешал? Нормальные люди так себя не ведут, поэтому мы с Бобби тепло поприветствовали друг друга и сразу решили спускаться в ресторан. Интересно, что в огромном ресторанном зале мы оказались совершенно одни: Фишер, Кампоманес, Мацумото и я. Не успели мы сделать заказ, как в дверях неожиданно появился Миша в компании вице-консула и решительно направился к нам. В руках у Миши камера, на лице радушная улыбка, которая заставила Кампоманеса в одно мгновение побледнеть, покраснеть, задрожать и покрыться испариной. Крайне негативное отношение американского гроссмейстера к журналистам было прекрасно известно всем в шахматном мире. Фишер обычно был резок и непримирим со многими, а с прессой особенно. Желающие взять интервью и тиснуть статейку были третьими в его списке непримиримых врагов. Первое место занимали большевики, которые, по мнению Бобби, создали ту самую советскую шахматную школу, что постоянно мешала ему спокойно почивать на лаврах. А второе, как ни странно, евреи, хотя национальная принадлежность его матери – Регины Вендер – к этому народу сомнений не вызывает. Тем не менее Фишер был так озлоблен на еврейские организации США, которые оказывали мощную поддержку многократному чемпиону Америки Самуэлю Решевскому, что крайне болезненно реагировал на любое упоминание о том, что собственной персоной принадлежит к евреям. Более того, он даже написал открытое письмо к издателям «Энциклопедии знаменитых евреев», в котором отметил, что считает включение своей фамилии в энциклопедию большой ошибкой и просит убрать с ее страниц любое упоминание о своей персоне. Его желание было выполнено, но с национальным вопросом Фишера это никак не примирило, хотя надо отдать ему должное – в своем удивительном отношении к евреям он никогда не переходил на личности: прекрасно общался с Талем, тепло относился к Спасскому. В общем, если среди Богом избранного народа можно было найти людей, которые не вызывали бы у Бобби моментального раздражения и желания выйти из себя, то ни один из журналистов подобным похвастаться не мог. И вот один из представителей древнейшей профессии абсолютно спокойно и без всякого приглашения, да еще и с фотоаппаратом наперевес, приближается к столику, за котором сидит мгновенно взрывающаяся бомба. Кампоманес спал с лица, Мацумото напрягся, я, признаться, тоже не ожидал ничего хорошего. Но Миша радушно пожал руки Мацумото и Фишеру и сообщил:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: