Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]
- Название:Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент 5 редакция
- Год:2022
- ISBN:978-5-04-162623-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres] краткое содержание
Жизнь в Советском Союзе и в современной России, путешествия по миру и впечатления о любимых городах и странах, занимательные истории о знакомствах с великими актерами, художниками, музыкантами, спортсменами и политиками – вот лишь часть того, о чем рассказывает великий шахматист.
Впервые раскрывается полная история соперничества с Корчным и Кас паровым и жесткая правда о борьбе с Илюмжиновым за пост президента FIDE. Эту книгу оценят не только поклонники шахмат и любители мемуаров, но и ценители истории, приключений, политических детективов и даже глянцевых журналов о жизни селебрити. Ведь такой любопытной партии Анатолий Карпов до этого никогда не играл.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Мы еще не ушли, потому что пили пиво в баре. Решили еще раз спросить, сможете ли вы довезти Карпова до дома? – А надо сказать, что Токио – довольно сложный в плане ориентации город и найти нужный адрес бывает совсем не просто. Говорил Миша просто, без всяких затей, не выказывая никакого удивления по поводу нашей компании. Стало очевидным, что Фишера он не узнал. Поняв это, Кампоманес вскочил из-за стола и, загораживая Бобби от последующих взглядов журналиста, стал оттеснять Мишу к выходу, приговаривая, будто бабушка, что увещевает внука-безобразника:
– Довезем-довезем, сказали же – довезем. Что вы как маленькие? Никуда ваш Карпов не денется.
Неожиданная встреча с Фишером получилась на удивление простой и легкой. Бобби с удовольствием общался и не отказывался от возможности в будущем все же встретиться за игровым столом. Мы, на радость Кампоманеса, кажется, даже договорились до чего-то вполне определенного. Когда пришло время прощаться, Мацумото попросил сфотографировать нас для семейного альбома. Я, не почувствовав никакого подвоха, да и как можно было ожидать его от главы Шахматной федерации Японии, согласился. Как ни странно, Фишер, который терпеть не мог, когда его снимали, тоже не высказал возражений. Мацумото щелкнул камерой, и мы думать забыли о фотографии.
На следующий день я вернулся в Москву и обнаружил, что и весь город, и вся страна, и весь мир гудит возмущенным ульем, растревоженный поступком Корчного. Я старался не думать об этом, занимал себя мыслями о возможном матче с Фишером. Я прекрасно понимал, что вопрос о возможности такой встречи будет решаться не в Спортивном комитете, а где-то наверху. Возможно, не самим Брежневым, но кем-то из его заместителей. Я хотел обратиться к секретарю ЦК КПСС Владимиру Ивановичу Долгих, с которым мы очень тепло общались. Долгих был приятным человеком и хорошим шахматистом. Но его не было в Москве, не оказалось в Москве и Брежнева, и других секретарей, кроме Суслова. Конец июля – все в отпусках. Понимая, что разговаривать с Сусловом об идее матча с Фишером бесполезно, он такую встречу не поддержал бы никогда и ни за что, я пошел на прием к Ивонину – заместителю министра спорта – и в общих чертах рассказал о том, что Кампоманес снова горит желанием организовать мой матч с Фишером. Я говорил о том, что от Фишера получено предварительное согласие, говорил, что сам заинтересован в турнире, чтобы все же одолеть противника за доской, умолчал я лишь о том, что все эти договоренности осуществились при личной встрече. В Токио мы единогласно решили, что сначала мне лучше заручиться благосклонным отношением к возможному матчу в верхах, а потом уже обнародовать всю информацию о разговоре в Японии. Кроме того, я был уверен, что докладывать об этом и вести переговоры в ЦК об игре с Фишером я должен лично и никак иначе. Если передать важное дело в чужие руки, можно ничего не добиться. Поэтому всей правды я Ивонину не открыл, за что жестоко поплатился.
Назавтра я уехал во Владимир выступать на тракторном заводе, и прямо со сцены меня в срочном порядке вызывают к телефону. На другом конце провода растерянный замминистра сообщает:
– Анатолий Евгеньевич, тут «Франс Пресс» фотографию одну опубликовало. Вы там на ней вместе с Фишером.
Ошарашенно молчу, понимая, что история про семейный альбом Мацумото – фикция чистой воды и японец на этом снимке заработал хорошие деньги. Успеваю подумать о том, что было бы намного лучше, если бы снимок был продан и опубликован сразу же. Тогда я ничего не стал бы скрывать и избежал бы обвинения в преднамеренном сокрытии факта встречи, которое теперь угрожающе нависло надо мной. Все это проносится в голове буквально в считаные секунды, Ивонин между тем продолжает говорить:
– Мне Суслов звонил, интересовался снимком, спрашивал, где и когда вы с Фишером встречались. Но я ответил, что никакой встречи не было, иначе вы поставили бы меня в известность. Заверил его, что все это выдумки Запада на фоне ситуации с Корчным.
На несколько секунд задерживаю дыхание и прыгаю в пропасть:
– Виктор Андреевич, это не выдумки. Встреча была.
Паузу Ивонин держал слишком долго, потом спросил:
– И что прикажете сказать Суслову?
– Скажите правду. Я не поставил вас в известность. А встреча была, и разговаривали мы о моем возможном матче с Фишером.
– Но вы же понимаете: если я так скажу, то последствия для вас могут быть очень серьезными.
– Понимаю, Виктор Андреевич, но тянуть вас за собой в братскую могилу не собираюсь, так что говорите как есть.
И с этого дня началась настоящая травля. Передо мной, как по мановению палочки, закрылись все двери, перестали принимать не то что на высоком уровне, а просто слушать где-либо и приглашать куда-либо. Чтобы как-то успокоиться, отвлечься от ситуации и поправить здоровье, которое не могло не пошатнуться в такой ситуации, я уехал в крымский санаторий «Ай-Даниль». Отдых пошел мне на пользу. В санатории собралась замечательная компания. Я познакомился со Станиславом Ростоцким, с которым потом мы дружили семьями. Море, солнце, прогулки, беседы – все это помогало хотя бы на какое-то время выкинуть из головы тяжелые мысли.
Примерно на третий день моего пребывания в санатории позвонил Ивонин и сказал, что в Москве гроссмейстеры готовят коллективное письмо, осуждающее поступок Корчного, и добавил, что подписи гроссмейстеров, конечно, большая ценность, но автограф чемпиона мира придал бы этому письму особый вес.
– Как вы смотрите, Анатолий Евгеньевич на то, чтобы поставить там и вашу подпись?
– Резко отрицательно, Виктор Андреевич!
– Эээ… Боюсь даже предположить, о чем может говорить ваша реакция. Вы что, поддерживаете поступок Корчного?
– Конечно нет. Но и в группе подписываться не буду. – Я прекрасно понимал, что письмо сочинять будут не сами гроссмейстеры, а какой-нибудь писарь, который, кроме официального гимна КПСС, ничего родить не сможет.
– Если это необходимо, я могу написать свое личное письмо, – предлагаю, понимая, что это единственный шанс сменить гнев руководства на милость.
– Не обещаю, что в ЦК поймут вашу позицию, но передам. – Ивонин попрощался, но уже через час перезвонил и сообщил, что письмо написать разрешили.
У меня возникло четкое ощущение, что ЦК ведет со мной игру, похожую на шахматный матч. Соперник сделал ход и затаился, а ты должен понимать, что ждет он от тебя не просто ответного броска, а только такого, который не пошатнет его позицию. И как сделать этот ход, куда передвинуть фигуры, чтобы ни одной не пожертвовать и свести в итоге партию к ничьей?
На мою большую удачу в «Ай-Даниле» одыхал известный журналист-международник Валентин Сергеевич Зорин, чей великолепный цикл документальных фильмов «Америка семидесятых» как раз демонстрировали по центральному телевидению. Несмотря на то что мы не были лично знакомы, я решил обратиться к нему за помощью как к мастеру художественного слова. Зорин – конечно тоже заочно – меня прекрасно знал, а кроме того, ему была хорошо известна моя опала, так что просьба о содействии в написании письма его даже не удивила. Задача у нас была действительно сложной. С одной стороны, надо было придумать такой текст, чтобы на Западе никто никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы меня упрекнуть ни в одном слове. А с другой стороны, письмо должно было полностью оправдать ожидания Кремля. Но мы изловчились и составили такое письмо, что те, кому это было необходимо, усмотрели в нем осуждение поступка Корчного, а сам Корчной никогда и нигде это письмо, опубликованное в газете «Советский спорт», мне не припоминал. Зная Корчного, могу с уверенностью утверждать, что если бы ему не понравилась хотя бы строчка, он бы прополоскал меня на всех углах.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: