Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

– Пропустить меня.

– Я в первый раз вижу подобный документ.

Думаю про себя о том, что это не делает ему чести, однако вежливо предлагаю показать мой паспорт начальству. В ответ слышу:

– Сегодня выходной. Начальства нет. Хорошо, подождите. – Уходит и возвращается через несколько минут, сообщает, что надо подождать, вопрос необходимо проработать. Теперь уже я возмущаюсь:

– А что здесь прорабатывать?! В паспорте по-португальски написано, что его носитель имеет право на беспрепятственное пересечение границы, и вы должны оказывать в этом всяческое содействие!

– Не горячитесь. Мы решим вопрос, давайте отойдем от стойки. – Он предлагает мне проследовать за ним, а я, полагаясь на возобладавший в пограничнике здравый смысл и обещание все уладить, спокойно следую за ним и несколько секунд спустя оказываюсь в помещении вместе с нелегальными эмигрантами. Снова возмущаюсь:

– С какой стати вы меня сюда привели?

Игнорируя мой вопрос, он спокойно задает свой:

– У вас есть национальный паспорт?

Вконец обозлившись, отвечаю:

– Нет! – Хотя российский заграничный паспорт с новенькой европейской визой спокойно лежит во внутреннем кармане моего пиджака.

– Тогда подождите. – Пограничник исчезает и не думает возвращаться. Минут через тридцать я сам выхожу в коридор, благо запереть меня за решетку никому в голову не пришло, нахожу своего офицера в каком-то кабинете и говорю как можно спокойнее:

– Вы решили вопрос? Я уже опаздываю на свой рейс.

– Может быть, у вас все-таки есть национальный паспорт?

– Нет, я же говорил.

– Тогда мы сейчас поставим вам визу в этот.

– Исключено! В ооновские паспорта визы не ставят.

– Мне об этом ничего не известно! – заносчиво сообщает пограничник. – Я вижу такой документ впервые в жизни и не имею права впустить в страну человека, не имеющего визы португальского правительства. – С гордостью завершив тираду, он начинает выписывать квитанцию.

– А что вы делаете? – интересуюсь. Я уже не так раздражен. Мне смешно.

– Выписываю квитанцию. Сейчас вы оплатите визу и…

– С какой стати я должен оплачивать? Дипломатические визы во всем мире бесплатны, а ооновский паспорт приравнивается к дипломатическому.

От осознания моей правоты ему, видимо, становится так досадно, что он выкрикивает громко и гневно:

– Да, вы правы! – Шлепает мне визу в ооновский паспорт и швыряет его: мол, заберите.

С огромным удовольствием сообщаю ему о том, что он бездарь, не знающий правил, и демонстрирую российский паспорт с действующей европейской визой.

В раскаленный жарой Париж прилетаю в прекрасном настроении и, несмотря на погоду, целую неделю живу в квартире уехавших куда-то в отпуск друзей, и брожу-брожу-брожу по улицам, паркам, музеям, и постоянно вспоминаю Штейна и его требовательное «Ходить, ходить, ходить», и испытываю к нему огромную благодарность за то, что не позволил мне в далеком семидесятом возненавидеть один из самых чудесных городов на земле.

Моя вторая встреча с Францией произошла на олимпиаде семьдесят четвертого года в Ницце. Идею проведения олимпиады именно во Франции активно поддерживал президент – Жорж Помпиду. Во-первых, он лично интересовался шахматами, а во‐вторых, помнил о том, что Всемирная шахматная федерация была создана в Париже во время Олимпийских игр двадцать четвертого года. Где же еще отмечать пятидесятилетие Федерации, если не там, где она родилась. К сожалению, Помпиду заболел и очень быстро сгорел от острого лейкоза за несколько месяцев до начала олимпиады, не успев подписать ряд финансовых документов. А ставший его преемником Жискар д’Эстен отказался выделять средства на дальнейшее финансирование предстоящего мероприятия. Конечно, в связи с этим у организаторов игр возникли большие проблемы: довольно сложно искать финансовые вливания для подобных событий, не имея поддержки на государственном уровне. Когда в конце концов недостающие средства были найдены, по Франции прокатилась война забастовок. Сначала остановили работу строители, возводившие гостиницу для шахматистов-участников олимпиады, а затем бастовать начали производители стройматериалов. Таким образом, выбившись из графика, окончательно подготовить отель к нашему приезду организаторы не успели. Делегацию разместили в недостроенной гостинице, где продолжались строительные работы, что совершенно противоречит международным договоренностям. Если Федерация страны оплатила взнос организаторам олимпиады, а Федерация Советского Союза средства внесла, то организатор обязан в любом случае обеспечить участникам чемпионата все необходимые условия. Думаю, что постоянный стук, шум и треск к таковым условиям не относятся. Как не относится к ним и очередь в два лестничных пролета в ресторан. Помню реакцию своего приятеля – немецкого гроссмейстера Вольфганга Унцикера, – который, посмотрев на длинную ленту шахматистов, растянувшуюся за едой, прогрохотал на ломаном русском:

– Эта узясно! Эта узясно! Последний ряс я стоять в ошередь, кагда я бил зольдат, в сорок пьятом году.

Сложившуюся ситуацию можно было воспринимать с некоторой долей юмора, но продолжать жить в таких условиях, конечно, было невозможно. Но как говорится, не бывает худа без добра. Не случись у нас такого незавидного положения, возможно, не случилась бы в моей судьбе еще одна памятная встреча. На помощь к нам пришел Ростислав Дмитриевич Сенокосов, который в то время работал директором по техническому обеспечению отеля «Хилтон» в Париже. Происходил он из семьи русских эмигрантов, и совсем не простых. Отец его был комендантом Новороссийска при Врангеле, а мать – татарской княжной. С таким «послужным списком» после победы большевиков семье, чтобы сохранить жизни, конечно, пришлось бежать. Они нашли свое пристанище в Марокко, где впоследствии и родился Ростислав. Удивительно, но с такой предысторией предков Сенокосов оказался абсолютным русофилом, влюбленным в свою малую родину. И искренне полагал, что отец ошибся, когда отказался возвращаться в Россию, получив такое приглашение в середине тридцатых годов.

– Он все правильно сделал! – убеждал его я. – Расстреляли бы и его, и маму, а ты в лучшем случае превратился бы в сына врага народа.

– Не может этого быть! – горячился Ростислав. Был он невысокий, худощавый, энергичный, резкий и в движениях, и в суждениях.

– Как не может, если таких историй пруд пруди?!

– А наша была бы другой, – настойчиво повторял он, и спорить было совершенно бесполезно.

Но в Ницце настойчивость нового знакомого нам очень помогла. Приехав просто посмотреть на олимпиаду и познакомившись с нами, увидев ситуацию, в которой оказалась делегация, Сенокосов не мог не возмутиться такому положению вещей, и уже через несколько часов после встречи с ним мы переезжали в одну из лучших гостиниц Ниццы. Условия нам предложили совершенно фантастические: полный пансион, у каждого отдельный номер, причем у меня и Спасского полулюксы. И располагался отель, да и сейчас располагается в совершенно шикарном месте – на углу Английской набережной и центральной улицы Ниццы, авеню Жан Медсан. Все в шаговой доступности: потрясающие морские пейзажи, очаровательные старые улочки и энергичные променады, наполненные атмосферой легкого праздника. И хотя я приехал работать, очарование Лазурного Берега не могло не оставить следа в моей памяти.