Юрий Векслер - Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

В 1995 году в жизни Горенштейна появились новые друзья – семья первого биографа писателя Мины Полянской («Я – ПИСАТЕЛЬ НЕЗАКОННЫЙ…»). Она, ее сын Игорь и муж Борис Антипов много сделали для Горенштейна, прежде всего в помощь его творчеству, участвуя в трудоемком процессе превращения рукописей Горенштейна, который не пользовался ни пишущей машинкой, ни компьютером, в печатный текст. Помогала семья Горенштейну и в решении житейских проблем, дружески опекая его и в быту тоже. Именно Полянским и созданному ими журналу «Зеркало загадок» читатели и почитатели Горенштейна обязаны выходом в свет его эссеистики и публицистики, подготовки к печати текстов эссе, а также мега-драмы об Иване Грозном «На крестцах». В журнале «Зеркало загадок» были впервые напечатаны:

«Гетто-большевизм и загадка смерти Ицхака Рабина», 1996. – № 3

«Товарищу Маца – литературоведу и человеку, а также его потомкам. Памфлет-диссертация с личными этюдами и мемуарными размышлениями», 1997. – № 5

«Михель, Где той брат Каин? Эссе о духах и тенях немецкой истории», 1997. – № 6

«На крестцах». Отрывок из нового романа-драмы, 1997. – № 6

«Реплика с места», 1998. – № 7

«Сто знацит? Кладбищенские размышления», 1998. – № 7

«Ach wie gut, das niemand weiß, dass ich Rumpelstilzchen heiß», 1999. – № 8

«Как я был шпионом ЦРУ. Венские эпистолии», 2000. – № 9

«Nature morte в венке из живых слов. Беседы с Ефимом Эткиндом», 2000. – № 9

«Как я был шпионом ЦРУ (окончание). Венские эпистолии», 2002. – № 10

Последний текст вышел уже после смерти Горенштейна.

В своей книге Мина Полянская описывает знакомство с писателем:

«С Горенштейном меня познакомила сотрудница клуба «Диалог» Российского дома культуры Лариса Макеева, которая понимала, как важно было для «Зеркала загадок» получить в качестве автора по сути дела живого классика. Это было вскоре после его развода, в 1995 году. Писатель встретил нас с мужем и сыном доброжелательно и показался нам даже покладистым, хотя нас предупреждали, что он – угрюмый человек, который всегда ругает литературных коллег».

Это было сотрудничество и дружеские отношения, совместные прогулки и застолья, в частности, с Ефимом Эткиндом, институтским преподавателем Полянской в Ленинграде, его женой Эльке Либс, и др.

На глазах Полянских Горенштейн завершал долгие годы лежавший тяжелым грузом на его плечах текст «На крестцах», и семья Мины Полянской готовила его к печати. Мина и Игорь вместе с Борисом Антиповым, так же как и Ира Рабин и семья Горенштейна, были рядом с писателем и в дни его смертельной болезни.

Я намеренно не касаюсь в книге личной жизни Горенштейна. Отмечу только, что его последние годы были освящены любовью и теплом жившей в Ганновере и несколько раз подолгу гостившей у Горенштейна художницы Ольги Юргенс. Интересно, что в письмах к ней он подписывался так, как его называли в детстве, – Фредик.

В эти годы для Горенштейна продолжали оставаться важными публикации вне России. Кинороман «Под знаком тибетской свастики» вышел в Нью-Йорке сначала в журнале «Слово/Word» (№№ 17–18, 1995), а затем и отдельной книжкой там же в 1997 году. Этому издательству, руководимому истовой поклонницей таланта Горенштейна Ларисой Шенкер русский читатель обязан многим.

В России книги не выходили. Одиннадцатого ноября 1999 года Горенштейн писал Лазарю Лазареву:

«В России меня не издают. «Текст», потом «Лимбус». Это уже закономерность. А изданное не берут в книжные магазины. Это я знаю. Чтоб не теснил "наших", наверное.

Но после того, как мое «Место» поставили ниже Харитонова и прочих (речь о первом "Русском Букере" – Ю.В .), я понял, что мне место среди «наших» не нужно…»

Издательства, упомянутые Горенштейном, каждое по два года готовили к изданию двухтомник Горенштейна, но потом отказались от своих намерений.

В Германии на немецком книги продолжали выходить:

Die Strasse zum schönen Morgenrot. Berlin, Weimar 1991. («Улица Красных Зорь»)

Psalm. Ein betrachtender Roman über die vier Strafen Gottes. Berlin 1992. («Псалом»)

Abschied von der Wolga., 2 Erzählungen, zusammen mit Wassilij Rosanow, Berlin 1992. («Последнее лето на Волге»)

Tschok-Tschok. Ein philosophisch-erotischer Roman. Berlin 1993. («Чок-чок»)

Skrjabin. Poem der Ekstase. Darmstadt, Berlin 1994. («Скрябин. Поэма экстаза»)

Reisegefährten. Berlin 1995. («Попутчики»)

Der Platz. Berlin 1995. («Место»)

Malen, wie die Vögel singen. Berlin 1996. («Летит себе аэроплан»)

Champagner mit Galle. Berlin 1997. («Шампанское с желчью»).

Ситуацией со своими книгами в России Горенштейн был, несомненно, уязвлен, но воспользовался традиционным для себя лекарством – писательским трудом. Над книгой «На крестцах» он работал много лет. Написание второй, окончательной версии продолжалось, по датировке автора, с 1 июня 1994-го по 5 марта 1997-го.

В этом монументальном произведении Горенштейн косвенно вернулся к образу Андрея Рублева. Действие «На крестцах» начинается с декабря 1569 года, т. е. спустя 141 год после смерти Рублева. Горенштейн в нескольких сценах дает представление о посмертной славе иконописца, о почитании его Иваном Грозным. Он создает образ Алампия, богомаза, который завидует славе и мастерству Рублева. Образ отдаленно напоминает завистника Кирилла из фильма Тарковского, которого сыграл Иван Лапиков. Но Алампий – совершенно оригинальное творение Горенштейна. Что касается Рублева, то Горенштейн в процессе работы над книгой пришел к необходимости оспорить трактовку образа Рублева Андреем Тарковским.

Прежде чем дать здесь сцену с Алампием и Грозным, я хотел бы процитировать последнее интервью Горенштейна, которое он дал Анатолию Стародубцу 20 декабря 2001 года во время своей последней поездки в Москву.

Во времена Грозного рядом с Кремлем на Варварке (на том месте, где теперь церковь) была установлена Варварина икона, написанная Андреем Рублевым. Но позже ее подновлял некий Алампий, который завидовал Рублеву и ненавидел его. Из мести он пририсовал на внутренней деке рублевской иконы черта. Никто этого видеть не мог, но фактически получалось, что прихожане многие годы молились и черту тоже. Только юродивый Василий Блаженный каким-то шестым чувством это уловил и на глазах изумленной публики несчастную икону разбил. За это толпа его растерзала. (Эта сцена одна из лучших в мега-пьесе – Ю.В. )

Завистник Алампий всюду кричал, что Андрей за деньги пишет («Сто рублев он за «Троицу» получил»), а он, Алампий, мол, работает от души. И действительно, Рублев был успешным иконописцем, имел влиятельных покровителей. А Тарковский его изобразил гонимым и несчастным. Андрей Рублев – это русский Рафаэль, а не Микеланджело, как по Тарковскому. Конечно, режиссер решал свои творческие задачи, но нельзя же искажать жизнеописание реально существовавших людей. Андрей Рублев – очень важное имя в русской культуре.

К вопросу о праве художника «искажать» я вернусь чуть позже. А пока фрагменты двух сцен: