Ирина Безрукова - Жить дальше. Автобиография

А Володя со временем немного привык к Игорю и стал его близким другом. Узнав про наш развод, он растерялся. Мне, честно говоря, тогда вообще не до общения было. Но я подозревала, что Володя где-то там, в мужских компаниях, поддерживает друга. И я ему была признательна за это, мне в тот момент было важно, чтобы Игоря поддержали, чтобы он – с его темпераментом – не наворотил дел. А однажды звонит и говорит: «Тут такое дело. Игорь сказал всем вашим общим друзьям, что они должны выбрать, с кем останутся после вашего развода – с тобой или с ним». Я понимала, что нашим друзьям тоже не просто. Поэтому взяла себя в руки и говорю: «Я пойму тебя, если ты останешься с Игорем». Он говорит: «Нет, я уже все решил и ответил ему, что Ира мне не сделала ничего, кроме добра, я останусь с ней и с Андреем». Я была ему очень благодарна. Но, кстати, никогда не была в претензии к тем, кто сделал другой выбор.

В общем, Володю мой сын знал хорошо и с самого раннего детства. И всегда называл именно Володей. А тут пришел с репетиции и рассказывает про Владимира Михайловича. «Кто это?» – говорю. «Стуканов. Просит его так называть». Панибратства во время работы между ними не было. Я очень не хотела, чтобы Володя относился к моему сыну снисходительно и прощал то, что не простил бы другим студийцам, и повторяла все время: «Если Андрей недостаточно талантлив – скажи мне, не надо держать его в труппе только из-за нашей с тобой дружбы». Я реально смотрела на вещи, понимала, что он действительно может не дотягивать – мальчик не учился ни музыке, ни актерству. Но Стуканов говорил: «Ты не понимаешь, к нам приходят дети из известных песенных коллективов, но они как марионетки, абсолютно неживые. Только и умеют, что качать головой вправо-влево перед микрофоном, и больше от них ничего нельзя добиться, ни одной эмоции. Вроде и маленькие еще, но уже проштампованные насквозь. Нам нужны другие дети, живые, с которыми еще можно что-то сделать. А Андрею никаких поблажек не будет, даже не думай». И действительно, там самые разные дети работали, один мальчик, который пел одну из главных партий, вообще из неблагополучной семьи, с 13 лет был предоставлен сам себе. И каким-то образом Стуканову удавалось выстраивать внутри этого разношерстного детского коллектива нормальные отношения.

Репетиции длились долго, чуть ли не год. Дети занимались вокалом, танцами и актерским мастерством наравне со взрослыми. Проект был очень масштабный, под него был арендован целый Дворец культуры, в нем перестроили сцену, переделали всю машинерию – для того чтобы на сцену мог спускаться самолет, а из-под пола появляться огромный корабль. Было несколько составов артистов, они сменяли друг друга, потому что спектакли шли каждый день. Центральные арии пели Алексей Кортнев, Катя Гусева и Ирина Линдт, супруга Валерия Золотухина. Люди там работали просто прекрасные, со многими из них я по сей день дружу.

В то время вся моя жизнь была посвящена «Норд-Осту». Я забирала Андрея после школы и прямо в форме везла на репетицию. Или на спектакль, перед которым обязательно тренинг, разминка, распевки. В результате с двух часов дня и до вечера он был в театре. И нам еще повезло – Андрюшины сцены были только в первом акте, и мы могли возвращаться домой не очень поздно. Большинство детей после финала оказывались в своих кроватях после полуночи. А надо же было еще и уроки успевать делать. Мы выкручивались так: между тренингом и распевками актеров сажали на грим. У Андрея он был несложный, времени много не занимал, и в этот момент я его отлавливала, кормила и сажала за учебники. Но это было очень сложно – сосредоточиться нормально не давали.

Так прошло два года – год репетиций и еще год спектаклей. «Норд-Ост» был, наверное, лучшим российским неадаптированным мюзиклом. Там были совершенно уникальные номера (один степ на лыжах чего стоил!), уникальные декорации, невероятная работа актеров, музыка – все было на высшем уровне. Дети-актеры тоже были ХОРОШИ, некоторые из них, как Саша Розовская и Маша Иващенко, стали профессиональными артистами.

И они все там очень подружились. Андрюху все обожали, он всех обожал. Наблюдать за ними было огромное удовольствие. Помню, как они на 8 Марта сочинили «капустник» для взрослой труппы. В мюзикле был номер, в котором арию исполняли секретарши. Они пели, клацали по клавишам своих машинок, а вокруг них листы бумаги летали. Так вот пацаны переделали этот номер, переписали текст, переоделись в платья этих барышень-секретарш, нацепили парики, натолкали в бюстгалтеры ваты и сыграли этот номер. Спели вживую, станцевали. Только вместо писчей бумаги взяли туалетную – рулоны нацепили себе на шею. И в том месте, где в оригинальном номере секретарши начинают бумагой швыряться, стали отрывать от рулонов кусочки туалетной бумаги и бросать вверх. Все зрители от смеха рыдали. Андрей не мог в полной мере участвовать в репетициях, был занят в лицее, и ему дали роль, которая не требовала долгой зубрежки. Он изображал уборщицу тетю Глашу. Взял мой цветастый сарафан, который был ему до пят, сверху напялил на него синий халат уборщицы, на голову платок, а уши выпустил – как у бабки из «Лицедеев», которая бегала вокруг самовара. Вооружился шваброй и подыгрывал ребятам в этой сцене.

В этом был весь Андрей. Он не хотел выделяться, быть красивеньким на сцене, не хотел максимума внимания. Он был сдержан и скромен, и его устраивали такие роли. Я вообще был удивлена, что он в результате оказался и в кино, и на сцене. Ему нравилось общаться с людьми, а не с публикой. Он с удовольствием встречался с друзьями, со взрослыми знакомыми, с близкими, с одноклассниками. Но как только в его поле зрения появлялся фотоаппарат, камера или требовалось обратить на себя внимание публики, он старался этого избежать. Может быть, это была профессиональная деформация – все дети известных артистов проходят через: «Ой, какой мальчик хорошенький, а давай мы тебя сфотографируем с мамой или с папой? А вот еще отчим твой, ты как к нему, кстати, относишься, расскажи-ка нам!» Это говорят совершенно незнакомые посторонние люди, которые окружают актерского ребенка на любой премьере, в любом театре. И у Игоря, и у Сергея постоянно была масса поклонниц, они далеко не всегда вели себя адекватно. А были ведь еще и таблоидные журналисты, для которых вообще ничего святого никогда не существовало. У нас с Андреем была шутка, что мы «спинным мозгом» чувствуем папарацци. Действительно, так и было. Нам удавалось их избегать, отходить в сторону, ускользать от их объективов. Андрей никогда «не тянул одеяло на себя», как это делают некоторые актерские дети, радуясь, что можно получить внимание к своей персоне. Не любил этого. А на сцену при этом выходил с удовольствием.