Ирина Безрукова - Жить дальше. Автобиография

Завуч слегка присмирела. В этот момент с ней можно было как-то договориться, но я поняла, что потом она все равно не даст жизни моему сыну – очевидно, что чем-то мы ей все не нравились. Решение пришло мгновенно. И неожиданно я сказала: «Скажите, пожалуйста, как я могу забрать прямо сегодня документы ребенка? Хочу перевести его в другую школу». Классная чуть в обморок не упала, принялась меня отговаривать, но я пошла в приемную директора и забрала личное дело Андрея. Так он оказался в школе «Золотое сечение». После школы Фридмана взяли его туда с распростертыми объятьями.

Оказалось, что в этой школе учатся дети очень серьезных людей, дипломатов, например, в том числе и иностранных, но русским языком в полной мере владеют далеко не все из них, и учителя очень обрадовались уровню образования и подготовки Андрея. Но ему иногда там было не по себе. Там учились те, кого тогда называли мажорами. Дети богатых родителей. Одна девочка захотела на собственный день рождения нарядиться в платье «как у Бейонсе» – искомое платье через несколько часов прибыло к ней из дорогущего бутика. Другой мальчик, по рассказам Андрея, приезжал в школу с личным шофером на своей «Бугатти». «Стоп, – говорила я ему, – это не его “Бугатти”, а его папы, это большая разница». Но, как бы то ни было, наш «Фольксваген Гольф», который я тогда водила и на котором иногда подкидывала сына до школы, выглядел на общем фоне очень скромно. Зато учеба не доставляла ему никакого труда. Я спрашивала его: «Почему ты вечером так быстро уроки делаешь? Вам мало задают?» Нет, говорил он, успеваю все на уроках делать. И учителя им были довольны. Пришло время выпускного, и перед нами встал вопрос, как мальчика одеть, чтобы он не выглядел бледно на фоне этих девочек и мальчиков. А подготовка шла нешуточная – мальчики выбирали, «Бриони» им покупать или «Армани», девочки обсуждали, в каких салонах будут наращивать волосы и ногти. «Я не вижу смысла в покупке дорогого костюма», – сказал Андрей. Он тогда стремительно вырастал из всех вещей, и было очевидно, что выпускной костюм он бы надел в лучшем случае пару раз.

Стали думать, как быть, и тут ему пришла в голову смелая мысль. «Давай твою портниху попросим сшить мне килт». Я переспросила: «Что сшить?» – «Килт, – говорит, – обычный шотландский килт, ты не ослышалась. Позвони, пожалуйста, портнихе и спроси, есть ли у нее ткань с рисунком в клетку?» Я осторожно задала подруге вопрос, она заверила меня, что у нее найдется зеленая клетка, Андрей махнул рукой, мол, подойдет, шей. Взял у меня оранжевый берет, нашел пиджак, галстук и белую рубашку, черные гольфы и ботинки и выдохнул с облегчением – костюм на выпускной был готов.

Я смотрела на него с удивлением. Все еще не могла понять, как это он решился – среди всех этих «Версаче» и «Армани» оказаться в килте. Но Андрей прямо очень воодушевился. Выпускной гуляли на полную катушку. Во дворе школы расстелили «красную дорожку», поставили «пушку», которая стреляла золотыми конфетти. Андрей приехал в обычной одежде, тихонько переоделся в кабинете в свой килт и отправился на «дорожку». Учительница потом делилась впечатлением от появления Андрея на публике. «Знаете, мы в нашей школе разное видели, в чем только дети не приходили на мероприятия! Вы же понимаете, дети каких родителей у нас учатся. Но так, чтобы выпускник заявился в килте – такого еще не было. Другие дети на его фоне просто потерялись». Оно и понятно, подумаешь, кого там мог удивить костюм от дорогого бренда с отливом или бриллианты в ушах. Кто их не видел. В общем, мой сын произвел фурор.

Поступать Андрей решил в театральный. И это было понятно. Один дедушка у мальчика был музыкант, второй – артист, про нас с его отцом и говорить нечего. Потомственный актер, словом. Но он не был до конца уверен в том, что хочет идти по нашим стопам. Он слишком хорошо знал все плюсы и минусы этой профессии: видел, как мы ждали работы месяцами, как нервничали, когда ее не было, какой ажиотаж возникал вокруг любого известного актера, куда бы тот ни пришел. Все это Андрею было очень хорошо известно. Да и по складу характера Андрей был скорее философ, скорее по типажу – Пьеро, а не Арлекин. Именно поэтому в его голове возникла идея пойти на режиссуру, но после того, как два маститых режиссера, признанные мастера в своем деле, в один голос принялись его от этой идеи отговаривать, Андрей одумался. И отправился на подготовительные во МХАТ. Курсы тогда вел Игорь Золотовицкий. И все вроде у Андрея шло хорошо, но не горел он этими занятиями, горячего желания не наблюдалось. Однажды я сидела в пиццерии напротив МХАТа и ждала, когда Андрей выйдет с занятий. В пиццерию зашел Золотовицкий. Я говорю: «Игорь, скажи мне честно, какие перспективы у мальчика?» Он говорит: «Ты же сама знаешь, что все будет зависеть от конкурса, от количества человек на место. И вроде у него все классно, но нет такого, знаешь, куража абитуриентского. От детей, которые действительно хотят стать актерами, энергия такая идет, что из ушей дым валит. У Андрея я этого не вижу». Я говорю: «Ну он другой человек. Он по типажу не такой, как Ролан Быков, он скорее, как Баталов, Хабенский или Тихонов. Не всем же торпедами быть». Игорь говорит: «Я согласен с тобой».

Андрей дошел до третьего тура. Дальше было решающее испытание. И я попросила его поговорить с Золотовицким, может быть, он что-то посоветует. «Знаешь, что он мне сказал, мама? Чтобы поступить, я должен прыгнуть выше своей головы. А я не уверен, что смогу», – сказал мне мой сын. А потом говорит: «Я тут подумал (в этом месте я привычно насторожилась, ничего хорошего обычно эта фраза не сулила.) – мне также очень нравится японистика. Я бы поступил на факультет востоковедения». Это было в высшей степени неожиданно. «Ты ж понимаешь, что значит японский язык? Им надо было со второго класса заниматься, там одних иероглифов несчетное количество!» – попыталась возразить я.

Конкурс во МХАТ был безнадежно завален. Как я сейчас понимаю, это было к лучшему. Все-таки артист – это призвание. Нельзя кое-как поступить и кое-как отучиться, а потом быть хорошим актером. И получиться на этой стезе что-то может только у того, кто просто не видит свою жизнь вне сцены или съемочной площадки. По-другому никак.

На факультет востоковедения, куда нацелился Андрюша, экзамены были чуть позже, и поэтому он успел, попробовав свои силы в творческом конкурсе, перекинуть документы в Институт стран Востока. И поступил туда. Учиться было очень непросто. Я наблюдала, как Андрей, скрипя зубами, заучивал эти иероглифы, учился рисовать их, бесконечно корпел над тетрадями, выписывая символы в клеточках. Однажды не выдержала и пошла общаться с преподавателями. Мне казалось, что Андрей уже на грани отчаяния. «Посоветуйте, что делать? У него уже мозг вскипел – учить японский». И мне сказали: «Вы должны успокоиться. У Андрея все идет в целом хорошо, другое дело, что многие его однокашники учились в языковых школах, и от них он отстает. Главное для него – продержаться первые два года. К концу второго курса у человека что-то в мозгу щелкает и переключается. Он становится настоящим японистом. Но до этого момента не все дотягивают». Андрей был чуть ли не единственным на своем курсе, кто занялся этой наукой так поздно. Его однокашники интересовались японской культурой чуть ли не с детства, многие бывали в Японии регулярно или вообще жили там с родителями. Но ему очень нравилось учиться, у него горели глаза. Приходит, например, из института и говорит: «Мам, у нас сегодня было драконоведение». Я в изумлении – есть такой предмет?! Оказывается, да. В жизни японцев мифология имеет большое значение, они очень тщательно изучают все, что связано с мифами, в том числе и драконов тоже.