Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

Менее удалась, чтобы не сказать больше, характеристика идейных исканий Л. Толстого, всей запутанной их диалектики. А. Л. пробует восстановить идейную канву этих исканий, но при этом она их упрощает. Пожалуй, лучше было бы не затрагивать всех этих тем, чем касаться их поверхностно. Нельзя ведь понять и правильно оценить религиозные, моральные, социальные построения Толстого, если их изолировать от духовной жизни того времени. В частности, особенно непонятно, что А. Л. почти не коснулась руссоизма у Толстого – в чем надо искать ключа к разным видам „опрощенства“ у него (в том числе и в сфере религиозной). Рационализм Толстого и мистическое понятие „разумного сознания“, лежащее в основе его философии религии, совсем не анализированы в книге.

Не нужно требовать от книги А. Л. Толстой того, за что она не бралась, но тогда не нужно было делать „между прочим“ характеристики идейных исканий Толстого.

В целом надо признать книгу А. Л. Толстой чрезвычайно ценным вкладом в литературу об ее отце» [1713].

В 1965 году в Вашингтоне была издана книга А. Л. Толстой «Проблески во тьме» о ее жизни в Советской России, а в 1979 году канадское издательство «Заря» выпустило последнее прижизненное издание А. Л. Толстой – книгу «Дочь», в состав которой вошла и книга «Проблески во тьме». Книга «Дочь», безусловно, самобытное произведение. Яркими и запоминающимися красками Александра Львовна воссоздала события Первой мировой войны, первых лет советской власти, 1930-х годов в Японии и США.

Любопытно, что в этой книге Толстая почти ничего не писала о близком круге своих родных. Она всего несколько раз упомянула о старшей сестре Татьяне. Александра Львовна не включила воспоминания о своей матери, о смерти тетушки – Т. А. Кузминской и о многом, многом другом. Она практически ничего не написала о Владимире Черткове, словно его и не было. Однако, как известно, после смерти отца Александру Толстую и Черткова еще многое связывало в деле исполнения завещания Л. Н. Толстого, и отношения двух ближайших последователей гения существенно изменились. На этом фоне выделяется только одна глава – «Смерть Ильи Львовича». В духовной жизни А. Л. Толстой это событие имело совершенно особое значение. Перед лицом смерти брат Илья и сестра Саша впервые заговорили на одном языке, их духовному оку открывались смыслы и ценности жизни, не знающей пределов земного существования. Отец вновь стал опорой для своих детей: происходящее напоминало о его повести «Смерть Ивана Ильича», а изнутри освещалось смыслами его замечательной философской книги «О жизни».

Семейное и личностное автором книги «Дочь» скорее отсекалось, а драматически сложное не затрагивалось. Такая избирательность понятна: книга повествовала о служении дочери делу отца. Символичны названия ее книг: «Отец. Жизнь Льва Толстого» – «Дочь». Этим Александра Львовна словно навсегда скрепила нерушимый духовный союз между собою и человеком, которого любила больше всех на свете. Свидетельством неразрывной связи дочери с отцом и миром его публицистических и религиозно-философских творений была вся долгая героическая жизнь Александры Львовны Толстой.

Большое наследие А. Л. Толстой: ее письма, тексты многочисленных выступлений, статьи, книги воспоминаний – до сих пор еще не описано и не изучено, еще не представлено как единое целое.

В последние годы жизни А. Л. Толстой восстановилась связь с толстовскими музеями Москвы и Ясной Поляны. Ее приглашали в СССР. Шел юбилейный толстовский год: в 1978 году исполнялось 150 лет со дня рождения писателя. В конце марта Александра Львовна написала в московский Государственный музей Л. Н. Толстого:

«Не могу передать, как мне тяжело, что я не могу быть с вами в эти знаменательные дни, каждая минута которых нигде не забывается в моей памяти, тем более что я далеко от дорогой мне Ясной Поляны, от моей России, от близкого мне русского народа. Все мои мысли и чувства с вами.

Благодарю Бога за то великое счастье, которое Он мне послал, послужить такому человек, как мой отец, облегчить ему тяжесть последних дней. Я была слишком молода и неопытна и мало чем могла помочь, и были минуты, когда он смотрел на меня и с болью в сердце говорил:

– Ах, Саша, почему ты так молода!

Вспоминаю тяжелое время после кончины отца. Я осталась одна. У меня была ответственная задача – по воле отца продать его неизданные сочинения и на вырученные деньги выкупить у семьи тысячу десятин Ясной Поляны и все, кроме усадьбы, раздать крестьянам.

Я была младшей в семье, но мне досталось великое счастье ухаживать за отцом в течение его последней болезни и закрыть ему глаза. И мне удалось еще полностью помириться с матерью, за которой я ухаживала до конца ее жизни.

Я лежу больная и не могу принять участия в чествовании 150-летия рождения моего отца. Но так радостно слышать, что люди на родине не забыли и чтут его память. Я только благодарю Бога, что сохранились у меня в памяти воспоминания о нем.

Мне тяжело, что в эти драгоценные для меня дни я не могу быть с вами, с моим народом, на русской земле. Мысленно я никогда с вами не расстаюсь.

20 марта 1978.

Александра Толстая » [1714].

Сохранились драгоценные воспоминания о последних месяцах жизни Александры Толстой. Ирина Арсеньевна Власова, пражская знакомая Т. А. Шауфус по работе в Обществе Красного Креста в 1938 году, приехала в США из СССР осенью 1978 года. И она захотела увидеть Александру Львовну.

Позднее Власова вспоминала о своем визите в Валлей-Коттедж: «В моем представлении это не ферма, а большой парк, в котором расположились небольшие коттеджи. Над тенистым комплексом главенствует храм Преподобного Сергея Радонежского. Золотой купол с крестом горит в сиреневом закате…» Гостью предупредили, что Толстая очень больна и уже не встает, затем отвели к больной. «Входим в спальню. Это не спальня, а большая палата. Все тут предельно скромно, ничего лишнего, даже мебели нет. Только большая фотография Льва Николаевича висит на голой стене». Посетительнице при виде Толстой становится понятно, что той уже не справиться с болезнью.

«Александра Львовна с большим трудом протягивает руку и долго в ней держит мою. Рука у нее большая, теплая. Я делаю усилие и выдавливаю из себя что-то бодренькое, чтоб чем-то ее заинтересовать, а сама досадую, что все, о чем говорю, не то, совсем не то, что надо непременно сказать. Почему-то повышаю голос. Мне кажется, что пожилые люди туги на слух. Александра Львовна поправляет меня. Голос у нее глубокий, речь медлительно-чеканная:

– Не говорите так громко. У меня обостренный слух. Я слышу не только через стенку, но и все, что происходит в другом конце дома.

Больная старается улыбаться, чтобы загладить мою неловкость. Говорю тише. Она – вся внимание тому, что я рассказываю, и руку мою все держит в своей руке. Постепенно успокаиваюсь.