Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

«Дайте мне час, — сказал я врачу, — потому что Бог знает, где можно найти Бенвенути». Я немедленно отправился в спальню Вагнера.

Он полусидел в постели, покрытый парчой из зеленого телка. Я никогда не видел эту великолепную голову в лучших условиях с точки зрения искусства. Его бледность, хотя и далекая от трупной, лишь подчеркивала характерные линии его черт, и в тот момент они были необычайно различимы и милы. Я был удовлетворен, увидев его таким, каким его видел тогда, и был рад думать, что теперь каждый вагнерианец сможет испытать такое же удовлетворение, созерцая черты этого гения, даровавшего людям восторги. Я постоял у постели умершего несколько минут, а затем потел к гондольерам, чтобы как можно быстрее добраться до Бенвенути, адреса которого даже не знал. Чаевые в десять франков подействовали, и я вскоре прибыл в дом скульптора. К счастью, я нашел его дома, объяснив причину моего визита.

«Но, уважаемый господин, — сказал бедный скульптор, — я безуспешно прождал этим утром четыре часа, пытаясь получить разрешение на работу. У меня нет ни малейшего желания возвращаться во дворец Вендрамин; и даже если я это сделаю, можете ли Вы гарантировать, что на этот раз это не будет напрасным?»

«Да, я могу гарантировать это; но, увы, должен предупредить Вас, что слепок должен быть передан Даниэле».

«Почему же?» — спросил он.

«Таково ее желание, — ответил я. — Действовать иначе невозможно, и я должен был согласиться».

Бенвенути оставался задумчивым.

«Во имя Вагнера и всех вагнерианцев прошу Вас, дорогой маэстро; не во имя его семьи, которая подавлена горем и не в состоянии принять здравое решение. Все они потеряли свои головы, но Вы будьте великодушны и приходите; моя гондола ждет Вас».

В тот момент, когда я прибыл в Палаццо Вендрамин, к моему великому огорчению я увидел, что вместо того, чтобы дождаться скульптора, тело Вагнера уже перенесли в другую комнату и положили его, одетым в рубашку, на стол. Из-за движений, вследствие которых кровь прилила к его голове, его лицо больше не выглядело так, как прежде. Устав от тяжких дискуссий с Даниэлой и Жуковским, и впечатленный видом бедного мертвого тела (лицо покойного уже не имело пластические черты, которыми я был поражен накануне), я покинул дворец Вендрамин, не видя никого больше, и надеясь никогда больше не возвращаться к этому прискорбному эпизоду.

Но я оказался неправ.

Однажды кто-то сказал мне, что мой друг Молменти [83] Вероятно, Помпео Марино Молменти (Pompeo Marino Molmenti, (1819–1894) — венецианский художник. стал обладателем маски Вагнера. Не могу вспомнить, сколько времени прошло между тем, как я это услышал, и днем, когда был изготовлен слепок. Могу только вспомнить, что, услышав эту новость, я несколько раз выражал свое удивление разным людям, заявляя, что, если кто-то и имел на него право, то это был я сам, поскольку только благодаря мне он существовал вообще. Очевидно, кто-то передал мои замечания, потому что, в один прекрасный день слепок с маски пришел ко мне, так сказать, нежданно-негаданно. Я никогда не знал — и никогда не хотел знать — кому я обязан этой милостью. Всё это произошло между 1884 и 1886 годами или около того.

Я уже забыл об этой истории, когда неожиданно, во время моего пребывания в России, получил письмо от 6 июня 1911 года подписанное: «Штефан Кекуле фон Штрадониц, камергер при дворе Шаумбург-Липпе», где он сообщал мне, что получил мой адрес от Жуковского, и что, в свою очередь, мадам Тоде, дала ему адрес Жуковского, поскольку доктора Кекуле интересовали факты о посмертной маске Вагнера. Этот доктор Кекуле знал, что у меня есть один слепок, и полагал, что всего их имеется четыре. «Очевидно, Вы — человек, больше всего знающий об обстоятельствах, при которых был снят слепок, и я был бы особенно признателен, если бы Вы прислали мне подробный рассказ о том, что произошло» — писал он.

Я написал этому господину, о существовании которого не знал до того момента, ответив, что знаю подробности и что, поскольку я собирался в Байройт, ему было бы легко найти меня там, так как я бы предпочел предоставить ему свой рассказ лично. Я прибыл в Байройт со своей дочерью и рассказал графине Волькенштейн [84] В девичестве Мария фон Шлейниц — см. о ней у мемуариста выше. о письме, только что процитированном, а также о том, что намеревался встретиться с доктором Кекуле.

«Пожалуйста, не надо, — сказала графиня Волькенштейн. — Вагнеры никогда не были в хороших отношениях с этим человеком. Он может написать что-нибудь, что расстроит Даниэлу, а этого нужно любой ценой избегать, потому что у нее слабое сердце. В любом случае, — добавила графиня, — всё это появится в биографии Вагнера у Глазенапа».

Я обещал ничего не писать Кекуле, не искать его и не предпринимать никаких шагов по этому поводу.

Не получив от меня ответа, доктор Кекуле послал мне год спустя — в письме от 4 августа 1912 года — свою статью, опубликованную в журнале «Sammler Daheim» [85] «Домашний коллекционер» (нем.). , где он описал эпизод с маской, цитируя 776-ю страницу шестого тома работы Глазенапа «Жизнь Рихарда Вагнера», которую еще не видел. Вот как он описывает этот эпизод:

Музей Вагнера в Палаццо Вендрамин-Калерджи

«В пополудни мадам Тоде [86] Даниэла фон Бюлов вышла замуж за Г. Тоде. — Прим, автора. мне рассказывает: „Снова пришли художники и атаковали меня по поводу посмертной маски. Пассини, правда, отступил, но Волков причинил мне ужасные страдания своим бескомпромиссным суждением о том, что он назвал моим эгоизмом. Я попыталась заставить его замолчать и отказалась слушать все его протесты. Но когда вечером доктор Кепплер тихо и ясно сказал мне, что я поступаю неправильно, и что сама моя мать не поблагодарит меня, не говоря об учениках и друзьях, я уступила, и даже осталась при процессе формовки слепка, но, тем не менее, ничего не сказала матери об этом“».

Должен признать, что это описание меня не удивило. Несмотря на просьбы Кекуле завершить рассказ для подробной статьи, которую он хотел написать для «Ежегодника Рихарда Вагнера», я не ответил на его письма. Обещание, даное графине Волькенштейн, было слишком недавним, и мысль о нанесении вреда здоровью мадам Тоде заставила меня молчать. Теперь, когда я пообещал написать свои «Мемуары», чтобы удовлетворить просьбы моих друзей, думаю, что важно заново припомнить факты, которые, возможно, заинтересуют вагнерианцев. А история, только что рассказанная о маске Вагнера, имеет, по крайней мере, то значение, что она абсолютно правдива.