Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Я приземлился в Соединенных Штатах после двенадцатичасового полета из Македонии и поехал прямиком домой. Я не видел Джилл почти неделю и очень хотел проснуться рядом с ней. Когда я вернулся домой, было поздно, поэтому я быстро принял душ, почистил зубы и тихонько забрался в кровать, стараясь не беспокоить Джилл. Но, очевидно, она уже проснулась. «Добро пожаловать домой», – сказала она. Было так темно, что я не мог рассмотреть выражение ее лица. Затем, не раздумывая, она спросила меня: «Ты уверен, что прав? Потому что, если ты не прав, ты отправишь мальчишек на верную смерть».

«Ну же, Джилл, это несправедливо», – сказал я. «Да, так и есть, – сказала она. – Да, если ты убедишь президента сделать это».

Я много лет безжалостно критиковал Клинтона по поводу Милошевича, не только на частных встречах, но и в зале Сената и в СМИ, но в тот момент, в темноте нашей спальни, я готов был признать, что на самом деле не был уверен на 100 процентов в своей правоте. Еще я должен был признаться себе, что понимаю, почему Клинтон осторожничал. Окончательное решение должен был принимать он и только он. Именно ему и народу Балкан придется жить с последствиями его решений.

С первых дней начала бомбардировок республиканцы все более уверялись в правильности принятого решения. Конечно, случались и промахи, вроде случайной бомбардировки посольства Китая в Белграде, мирные жители в зоне боевых действий погибли. Но в течение семидесятивосьмидневной кампании Клинтон ни разу публично не высказал и тени сомнения в своих действиях. Только однажды я забеспокоился о его решимости.

Клинтон уехал в пятидневный рабочий отпуск на частный курорт в заповеднике во Флориде, и однажды поздно вечером он позвонил мне домой.

«Я смотрю из своей комнаты на броненосца, – сказал мне Клинтон вместо обычного приветствия, – можете себе это представить?» Он начал рассказывать мне, как в тот день играл в гольф. Он сказал, что набрал 77 очков. Я поверил ему насчет броненосца, но ответил ему, что сомневаюсь в реальности счета в гольфе. Затем он перешел к делу: «Что вы скажете, если мы прекратим бомбардировку?» После начала бомбардировки прошло почти десять недель, и на Клинтона оказывалось большое давление, его убеждали прекратить авиаудары в надежде, что Милошевич сядет за стол переговоров.

Я не думал, что в наши планы входили переговоры с Милошевичем, а тем более обсуждение его условий. Его обвиняли в военных преступлениях, и я не хотел, чтобы он снова остался на свободе. Я думал, что наша цель – его полная капитуляция.

«Я бы не стал этого делать, господин президент», – подумав, ответил я.

«Что вы скажете, если я остановлю бомбардировки?» – настаивал он.

«Я созову пресс-конференцию и заявлю, что вы нарушили обещание», – сказал я. Я уверен, что Клинтону уже надоело слышать это от меня, но мы были так близки к тому, чтобы заставить Милошевича молить о пощаде, что у меня не было желания что-то приукрашивать. «Не сдавайтесь, господин президент. Он капитулирует».

Понятия не имею, повлиял ли мой совет на действия президента, но бомбардировку Клинтон не прекратил. Он продолжал давить на Милошевича, и это окупилось сполна.

Менее чем через две недели после ночного звонка из Флориды я присутствовал на собрании, на котором президент сообщил Конгрессу о прогрессе в Косово. Секретарь министерства обороны Уильям Коэн, советник по национальной безопасности Сэнди Бергер, госсекретарь Мадлен Олбрайт – все эти люди, решительно выступавшие за действия на Балканах, и Объединенный комитет начальников штабов и ключевые члены Конгресса собрались в комнате на втором этаже Белого дома. Посреди встречи вошел президент и объявил, что Милошевич сдался без единого требования. Милошевич уходил из Косово.

Я собирал свой портфель после той встречи, когда один из сотрудников администрации Клинтона остановил меня и спросил, могу ли я остаться и переговорить с президентом. Он провел меня в Желтую комнату, где Клинтон стоял у окна и смотрел на парк. «Поздравляю, господин президент, – сказал я ему. – Вы сделали это, вы справились. Вы спасли тысячи жизней. Только вы».

Но он не был готов принимать поздравления.

«Вы несправедливы ко мне», – сказал он. Я начал объяснять, но он перебил меня: «Я был губернатором. Вы делаете это всю свою сознательную жизнь».

«Господин президент, – сказал я ему, – вы заслуживаете похвалы, вы сделали это».

Через несколько недель после того, как Милошевич сдался, я посетил Косово. Я отправился на Косово поле, недалеко от Приштины, где Слободан Милошевич начал свою кампанию по уничтожению большей части мусульманского населения бывшей Югославии. Оно представляет собой большую открытую равнину с небольшим обелиском. «Шестьсот лет прошло, – подумал я, – а войны из-за религии и этнической принадлежности все еще продолжаются». Жизни и средства были потрачены впустую, без веской причины. Я не знал, смогут ли хорваты, сербы и мусульмане на Балканах обеспечить себе мир, но я чувствовал, что мир – во главе с США – дал им необходимую передышку, чтобы начать жизнь с чистого листа.

Позже мы поехали на базу, которую американские военные строили на участке площадью восемьсот акров в центральной части Косово. Лагерь Бондстил был словно заявлением о намерениях США: большой, мощный, сияющий. Это было как заверение в том, что мы здесь надолго, что мы здесь, чтобы обеспечить мир.

Когда мы подъехали к главным воротам, наш косовский водитель с трепетом смотрел на стройку. «Это Америка», – сказал он, указывая на огромный строительный проект. Но мой взгляд привлекли четверо американских солдат, стоявших у ворот. Насколько я помню, там стояли белая женщина-капитан, черная женщина унтер-офицер, латиноамериканка унтер-офицер и белый полковник. Я привлек внимание нашего водителя, указав на четырех солдат на дороге: «Нет, – сказал я ему, – это Америка. Когда вы научитесь жить вместе, как мы, тогда станете похожи на Америку».

Почти десять лет спустя два самых кровожадных серба – Радован Караджич и генерал Ратко Младич – были все еще на свободе [85] Двадцать четвертого марта 2016 года Международный трибунал по бывшей Югославии признал Радована Караджича виновным по десяти из одиннадцати пунктов обвинения и приговорил его к 40 годам тюрьмы за военные преступления, совершенные во время боснийской войны 1992–1995 гг., и геноцид. Двадцать второго ноября 2017 года Младич был приговорен к пожизненному лишению свободы, будучи признан виновным по 9 из 10 пунктов обвинения. – Примеч. пер. . Сербскому и боснийскому правительствам не удалось их задержать и передать Гаагскому трибуналу. Однако в феврале 2002 г. перед международным судом предстал Слободан Милошевич. Он обвинялся в военных преступлениях, преступлениях против человечности и геноциде. Ему удалось затянуть суд на более чем четыре года, и он все еще находился под следствием в марте 2006 года, когда умер от сердечного приступа в одиночной тюремной камере.