Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Я беспокоился о своем психическом восстановлении, но физическое выздоровление было предметом моей личной гордости. Меня переполняла решимость встать на ноги быстрее, чем все ожидают, и в первые несколько недель действительно чувствовал себя хорошо. Джилл ловила меня на лестнице. «Врачи говорят, что тебе пока рано подниматься по лестнице, Джо», – напоминала она. Я кивал, но был так уверен, что стремительно выздоровливаю, так сильно было мое намерение показать свою хорошую форму, что я пользовался любой возможностью. И настолько преуспел, что в начале марта врачи разрешили мне поехать пожить в квартире друга на берегу океана в Бетани-Бич. Я не привык так долго сидеть дома взаперти, и мне нужно было сменить обстановку, поэтому мы с Джилл отправились в путь. В первый вечер нашего пребывания там я развалился на полу перед камином. Повернув голову, чтобы полюбоваться океаном, я вдруг почувствовал какое-то дребезжание в голове. Затем комната начала вращаться, и я не мог это контролировать. Голова кружилась так, что мне не удалось встать. Я позвал Джилл из соседней комнаты, и она позвонила доктору Джорджу, который успокоил меня.

– Это нормально, сенатор.

– Но почему это происходит?

– Мы не знаем почему, но говорю вам, такое случается. Это пройдет, но выздоровление – процесс не быстрый.

– Это может случиться снова? – Я хотел знать.

Он не мог ответить однозначно, но в том, что только что произошло со мной, не было ничего необычного.

Когда мы вернулись домой, я относился к своему мозгу как к хрупкому яйцу. Мне было страшно поворачивать голову на подушке. Всякий раз, вставая, я держал шею прямо, следя за тем, чтобы в голове не застучало. А однажды утром я вообще не смог встать. Боли в груди и животе были настолько мучительными, что я не мог подняться с кровати. Такой боли я еще никогда не испытывал, даже при кровотечении. При каждом вдохе мне казалось, что мои внутренности вырезают кухонным ножом. Мне удалось свернуться в клубок и сделать несколько неглубоких вдохов, чтобы унять острую боль. Но мне так и не удалось подняться с постели, даже когда я начал приказывать вслух сам себе: «Вставай! Черт возьми, Джо, вставай!» Джилл вызвала знакомого врача, жившего поблизости, – того самого, который диагностировал мою аневризму как защемление нерва. Он спросил, что я ел на завтрак. Когда я ответил, что яичницу-болтунью, он поставил диагноз: газовый пузырь. Как же мне хотелось, чтобы он оказался прав! Мысль о том, что я снова буду недееспособен в течение нескольких дней или недель, была просто невыносима. Однако соседский доктор опять ошибся.

Через несколько часов меня вывезли на носилках через парадную дверь и отправили в местную больницу, где врачи обнаружили тромб, застрявший у меня в легком. Они не были вполне уверены, где он сформировался, но это не редкость, снова заверили меня медики, – учитывая, что я провел так много времени в постели. Врачи беспокоились, что у меня могут быть и другие тромбы (особенно в ногах), которые могут оторваться и нанести серьезный вред.

Меня отвезли обратно в центр Уолтера Рида, где я провел 10 дней под присмотром хирургов и специалистов по свертываемости крови. Хирурги снова подключили меня к какому-то оборудованию. Они ввели небольшой фильтр через яремную вену в середину грудной клетки и прикрепили его к стенкам артерии. Попав в артерию, титановый фильтр раскрылся наподобие воланчика для бадминтона. Он должен был ловить все блуждающие сгустки из моих ног прежде, чем они доберутся до легких или сердца.

Врачей также беспокоила возможность тромбообразования в одной из вен над сердцем. Гематологи и нейрохирурги опасались, что еще один большой сгусток может вырваться на свободу, попасть в легкие и вызвать массивную легочную эмболию, мгновенно убив меня. Они предложили дополнительную терапию антикоагулянтным препаратом, чтобы очистить мои артерии и разрушить самые большие тромбы. Лекарство, сказали они, может более или менее гарантировать, что достаточное количество сгустков распадется, и даже если один из них вырвется, я выживу. Если они не введут препарат и большой тромб начнет гулять по моим сосудам, я, скорее всего, умру.

Я пролежал в больнице еще полторы недели, и каждый день мне казалось, что ко мне заглядывает новый гематолог или хирург. Даже президент Рейган послал своего доктора осмотреть меня. Один из медиков, помнится, похлопал меня по руке. «Вы счастливчик», – сказал он. В чем именно я «счастливчик», я так и не понял. Это напомнило мне слова Э-Джея: «Вам ведь всегда все давалось легко, верно?»

Может, я бы и чувствовал себя хоть немного счастливее, если бы не обследования. Хуже всего было проходить ангиографию, когда мне втыкали катетер в нежную часть паха. Кажется, я прошел восемь или девять таких процедур, и каждая была страшнее предыдущей. Между тем я получил блестящее образование в области эмболий и аневризм. В Соединенных Штатах от эмболий умирают более 60 тысяч человек в год. Мой главный гематолог учился в медицинском колледже в Северной Каролине, которая была эпицентром эмболий и инсультов. Аллея инсульта – кажется, так он ее называл. Он объяснил мне, что пожилые канадцы с северо-востока, которые любят ездить во Флориду и обратно, часто попадают в неприятности именно в Северной Каролине. Десять-двенадцать часов за рулем без остановок на разминку делают свое дело.

Пока я выздоравливал, медики начали изучать историю моей семьи, и оказалось, что одного из моих дедушек убил сгусток крови, а одна из моих бабушек умерла таким образом, что это сильно напоминало аневризму. Чуть больше 10 процентов американцев имеют аневризму такого рода, как у меня, но патология, как правило, остается незамеченной. После того как мое полное восстановление было обеспечено, мне рассказали мрачную шутку, ходившую в то время по нейрохирургическом крылу: Как вы узнаете, что у человека аневризма? На столе для вскрытия. Когда я спросил, почему они не выявляют аневризмы, врачи объяснили, что единственным способом проверки является ангиография (это было в 1988 году), а в результате теста умрет больше людей, чем от разрыва аневризмы. Девяносто процентов тех, у кого она есть, умирают от чего-то другого. Но даже имея на руках всю информацию, я все еще не был уверен, такой ли уж я счастливчик.

Когда меня наконец выписали, журналисты снова ждали меня на парковке. Я же был благодарен всему миру просто за то, что выбрался из больницы. «Я попросил вас всех собраться сегодня, – обратился я к ним, – потому что решил объявить, что снова участвую в президентской гонке». По крайней мере, они посмеялись.

Терпение никогда не было моим коньком, но во время повторного пребывания в больнице я начал задумываться о том, как хорошо быть менее торопливым. Если бы я воспринимал все проще и делал то, что советовали врачи, я мог бы избежать второй госпитализации. Президентство, например, может подождать. Будет и другой раз, если я действительно этого захочу. Восстановление моей репутации будет долгим процессом. Время покажет.