Сергей Соловьёв - Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего что я куру?

Все расселись по разным углам, уставились в окна, друг на друга не смотрят. Не иначе как все шпионы, а я так, с мороза. Обстановка полуфронтовая. Из-за полутьмы в салоне ощущение какого*то очень секретного перелета: наверное, так во время войны летал в СССР Черчилль. Вышла стюардесса с жалобным лицом, умоляющим голосом попросила всех сесть по центру самолета для правильного баланса при взлете. Никто не пошевелился, один я пересел в середину салона, стюардесса вздохнула, ушла за занавески, свет вообще погас, и в полной темноте со страшным дребезгом пустой консервной банки, ударяемой об асфальт, мы начали подниматься. Да, понял я, политика дороже бензина, случайные люди не должны лететь в Америку.

Потом встало солнце, настроение поднялось, первая посадка была в Лондоне, в Хитроу, где самолет заправлялся, а нас выпустили подышать. Я гулял по аэропорту, представляя, как уже приземляюсь в Нью-Йорке и как достаю свои карточки-шпаргалки, лишь только возникает малейший вопрос. И тут меня стукнуло страшное, но позднее прозрение: ведь я же даю карточку с вопросом, а как понять, что услышу в ответ? Осознание этого так потрясло меня, что, купив за пять долларов фляжку виски, тут же ее и выпил. Вернувшись в салон, увидел, что самолет уже битком набит англичанами, желающими задешево перелететь через океан. Нас покормили завтраком, я заснул.

Разбудила меня стюардесса, предложившая сок и попросившая пристегнуть ремень: идем на посадку, Нью-Йорк. Я глянул в иллюминатор: внизу, сколько видит глаз, — золотой свет, море огней, волшебный рой плывущего света, над которым покачиваемся в небе и мы. Да, это не шуточки — Нью-Йорк!

Вылезаем, попадаем в прекраснейший аэропорт (сейчас прилетая туда, чувствую, что он мне такой же родной, как Шереметьево-2, много хорошего потом здесь было), доходим до паспортного контроля (никакие шпаргалки не понадобились), мне делают отметку в паспорте, вижу надпись «Экзит», получаю багаж… Как хорошо все получается! Вот и стойка с надписью «Информейшн», подойду спрошу, где автобус на самолет компании «ТВА». Билет у меня в кармане, чемодан — в руке, подхожу к стойке, за ней милейшая девушка, с достойным видом молодого джентльмена говорю ей: «Здравствуйте», она кивает в ответ, спрашиваю автобус «компани тэ-ве-а».

— Ноу, — отвечает она.

Повторяю все заново. Медленно и раздельно.

— Я, — показываю на себя.

— Йес, — говорит она.

— Флай «Аэрофлот».

— Йес, — говорит она.

— Аутобус.

— Йес, — говорит она.

— Компани…

— Йес, — говорит она.

— Тэ-ве-а.

— Ноу.

Кровь ударяет мне в голову. Понимаю, что если сейчас не объяснюсь и не попаду на автобус, то со своими пятью долларами из этого вертепа капитализма не выберусь уже никогда. Мысленно прощаюсь с прежней жизнью, с мамой, с сыном Митей… Повторяю все слово в слово. Она повторяет все свои «Йес». Доходим до «тэ-ве-а» — «Ноу!»

Сердце останавливается, снова повторяю слово в слово. «Йес!», «Йес!», «Йес!», — отвечает она. Доходим до «тэ-ве-а» — «Ноу!»

Что такое! Господи, нужно же просто достать и показать билет, почему не додумался раньше? Шарю по карманам, от волнения билет никак не находится. Наконец, нашел. Даю девушке. Она аж расцвела.

— О-е! Ти-дабл-ю-эй!

Ей тоже сразу стало легко, она набрала какой*то номер, пришла другая девушка, еще более очаровательная, заняла ее место у стойки, а та вышла, взяла меня за руку, в другую руку — мой чемодан, и мы пошли. Меня это и потрясло, и обидело, и восхитило. Тридцатилетний режиссер, приехавший покорять Америку, а его, как младенца, ведут за ручку! Но, с другой стороны, какая материнская забота о редкостном идиоте, невесть какими путями занесенном в этот роскошнейший мир.

Она довела меня до автобуса, внесла чемодан, сказала что*то, показывая на меня водителю, — для себя я это перевел так:

— Это идиот, каких в Америке сроду не было! Если ты его не довезешь до самого места, он потеряется и погибнет!

Я глупо улыбался, почти раскланиваясь по сторонам. Она повторила то же, обращаясь к сидевшим в автобусе:

— Этот редкостный болван не бельмесит ни в чем на свете! Пожалуйста, дайте возможность водителю довезти его до самого места. Иначе он потеряется и умрет голодной смертью.

Все улыбались, покачивали головами, дружелюбно глядя на меня как на тяжелобольного. Автобус изнутри был затянут сетками, как в тюрьме (наверное, для защиты от террористов), но одновременно с этим пол был застлан толстым красным ковром. Мы поехали. Все в автобусе: негры, мулатки, латиноамериканцы — все заботливо глядели в мою сторону, всячески поддерживая меня выражением глаз, как бы говоря:

— Не бойся! Не такие уж здесь жуткие джунгли! Все будет о'кей!

Кто*то что*то пытался мне объяснить на непонятном языке, я тупо отвечал «Йес» и кивал головой. Водитель довез меня до самой двери компании «Ти-дабл-ю-эй», после чего опять обратился с речью к сидевшим в автобусе.

— Вы уж извините, — так я понял его слова, — но я должен довести этого кретина до самого места. Иначе черт знает что с ним случится!

Все закивали головами: «Веди! Мы подождем», он взял меня за руку, в другую руку — мой чемодан, отвел меня в конец очереди, стоявшей на тот же рейс. Я стал пожимать ему руку, показывая жестами: «Спасибо, старик! Теперь я в порядке», отчего он взглянул на меня с тяжким сомнением, вздохнул и пошел к девушке, регистрировавшей пассажиров. Показывая на меня глазами, он объяснил ей все то же самое: «Неведомым ветром с неведомого дерева на нас сбросило этот раритет общечеловеческого болванизма. Он должен долететь до Сан-Франциско. Но если потерять его из виду хотя бы на секунду, он может уже больше не найтись никогда». Девушка закивала головой, после чего водитель повторил ту же речь, обращаясь к очереди. Пока он говорил, девушка принесла к стойке второй табурет, водитель посадил на него меня, мой билет зарегистрировали, девушка сказала: «Сиди! Не вставай!» И я сидел на этом табурете, помогая прорегистрировать всю очередь. Затем она взяла меня за руку и довела до двери самолета.

Я опустился в кресло, рядом сидел прелестный, поразивший меня парень: весь его багаж (из Нью-Йорка в Сан-Франциско) состоял из книжки, которую он читал, — ни чемодана, ни сумки, ни зубной щетки. Мы взлетели, я почувствовал, что погибнуть на этот раз мне не суждено, на душу лег покой. За окном — чернота, огромная ночь, луна, под нами Америка, все страсти улеглись, все хорошо. Вспыхнуло табло, я пристегнул ремень, самолет идеально коснулся посадочной полосы, зажегся свет, все пошли на выход, я спустился на поле, поодаль светились огни аэропорта. И тут девушка с самолета догнала меня с криком:

— Мистер! Мистер! Ноу! Ноу!

— Неужели провокация? — подумал я. — И надо же, в последнюю секунду! Не зря же меня предупреждал этот лысый хрен в ЦК КПСС, велевший ни с кем не разговаривать! Неужели права эта гнида?