Сергей Соловьёв - Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего что я куру?

Садимся в Хитроу. Через этот аэропорт я уже много раз летал — приятное ощущение почти родного дома… Памятуя полученные наставления, не спешу к выходу, даю всем пройти; небрежно засунув Федора Михайловича в карман плаща, расслабленной походкой утомленного и знающего себе цену мастера иду последним, даже с дистанцией метров в двадцать, на выход. На выходе — милая девушка; с видом человека, тонко знающего глубины английского, бросаю фразу: «Мэм, транзит ту Шеннон».

Девушка смотрит на меня с виноватой улыбкой и начинает что*то долго-долго объяснять, раскланиваясь и извиняясь. Выслушиваю ее длинную речь с ласковой миной понимания, даю ей закончить, делаю легкую паузу, повторяю заученное: «Транзит ту Шеннон». Других фраз в моем лексическом запасе нет.

Девушка изумленно смотрит и вновь начинает говорить: улыбается она уже меньше — больше обращается к глубинам моего сознания. Я снова ее выслушиваю, не перебиваю, даю ей закончить, чуть помолчать и снова, тоже обращаясь к глубинам ее сознания, повторяю то, что могу сказать. Говорю уже более строго и настойчиво: «Мэм, транзит ту Шеннон». Девушка понимает, случай не из обыкновенных. Может, я плохо слышу, может, до меня плохо доходит, но чистота моего произношения ее смущает, и она в четвертый раз начинает, уже помогая себе жестами, пуча глаза и время от времени чертя в воздухе какие*то геометрические фигуры, все то же долго объяснять по-английски. Я все выслушиваю до конца, не перебиваю и опять повторяю то, что знаю: «Транзит ту Шеннон». Глаза девушки заволакиваются слезой, она куда*то уходит. Возвращается со здоровым мужиком в форме, с галунами, в фуражке, показывает на меня, что*то говорит. Мужик подходит ко мне и тоже начинает что*то говорить по-английски, опять же рисуя в воздухе геометрические фигуры. Я выслушиваю и его, затем говорю уже значительно более сухо, с достоинством и настойчиво: «Транзит ту Шеннон». «Ноу трансит ту Шеннон, ноу-ноу трансит ту Шеннон», — тоже сухо и с достоинством отвечает мужик. Понимаю, что по каким*то причинам «ноу транзит ту Шеннон». По каким причинам «ноу» и что делать в такой ситуации, совершенно не понятно. Мучительно соображая, говорю:

— Транзит ту Шеннон ноу?

— Ноу! — обрадовавшись, что я что*то понял, кричит мужик. — Ноу!

— Йес! — говорю я, напрягая до последних остатков свой английский запас. — Мен оф «Аэрофлот».

— Ноу мен оф «Аэрофлот», — говорит мужик.

— Как это «ноу»? — повторяю я, показывая пальцем, дескать, давай его немедленно.

— Ноу! — надсадно повторяет мужик.

— Как это «ноу»? — говорю я. — Дай сюда мен оф «Аэрофлот»! Мужик извлек календарь, показал, что сегодня красный день — воскресенье, по воскресеньям «ноу мен оф „Аэрофлот"».

— Транзит ту Шеннон, — говорю я.

— Ноу трансит ту Шеннон, — говорит он.

— Мен оф «Аэрофлот», — говорю я.

— Ноу мен оф «Аэрофлот», — говорит он.

Пускаю в действие третью фразу, исторгнутую из глубинных пучин подсознания:

— Их бай Лондон.

— Чего? — по-ихнему, по-английски переспрашивает он.

— Их бай Лондон.

— Паспорте, — говорит он.

Я даю ему паспорте, он листает паспорте, говорит:

— Виза Лондон ноу.

— Ноу, — говорю я, получая назад свой паспорте. — Транзит ту Шеннон.

— Ноу трансит ту Шеннон, — говорит он.

— Мен оф «Аэрофлот», — говорю я.

— Ноу мен оф «Аэрофлот», — говорит он.

— Их бай Лондон.

— Ноу бай Лондон.

Разговор закатывается в кафкианский тупик. Спасает меня чисто интонационная хваткость. Я не давал возможности ни уйти, ни на секунду прерваться. Я его вконец измочалил комбинациями из трех фраз, в отчаянии он схватил мой паспорт (как потом выяснилось, это был начальник паспортного контроля международной зоны Хитроу) и куда*то убежал. Девушка стояла в слезах у своей стойки, я нервно ходил перед ней туда-сюда, как Ленин в Шушенском, время от времени вскрикивая:

— Транзит ту Шеннон.

Девушка ничего не отвечала, только сквозь слезы покачивала головой.

— Их бай Лондон.

Девушка опять покачала головой.

— Мен оф «Аэрофлот».

Девушка опять покачала головой.

Минут через сорок, что было невероятно и что впоследствии было расценено нашими дипломатическими службами как величайшее дипломатическое чудо, вернулся в чудовищной озлобленности начальник паспортной службы и швырнул мне мой паспорт, в котором я увидел английскую визу.

— Их бай Лондон? — спросил я.

— Йес, йес, бай Лондон! — закричал он и махнул мне рукой в направлении выхода.

Я с большим достоинством перешагнул условную границу, тем самым оказавшись как бы в Лондоне. Человек немедленно попытался скрыться от меня, по-английски, не попрощавшись, но я очень строго остановил его.

— Сэр! Сэр!

Он остановился, я сказал ему:

— Транзит ту Шеннон.

— Ноу трансит ту Шеннон, — ответил он и тоже чуть не заплакал.

— Мен оф «Аэрофлот», — сказал я, и он понял, что не отвертится от меня никогда и ни за что в жизни.

Нечеловечески скрипнув зубами, он показал мне куда*то в сторону выхода из аэропорта. Мы вышли, он поставил меня и жестами показал, что на некоторое время отлучится. Я крикнул ему в спину:

— Мен оф «Аэрофлот».

В ответ он побежал еще быстрее, но я понял, что он вернется, может быть, даже с меном из «Аэрофлота». Оказалось, нет — он побежал за своим автомобилем, оставленным на стоянке. Он понял, что борьба со мной бессмысленна, и понял правильно — я бы от него ни за что не отстал: человек, сделавший в воскресенье визу, может все.

С изумлением я увидел, как он, сидя за рулем, подъезжает ко мне с другой стороны аэровокзала на автомобиле, показывает, чтобы я садился рядом. Я сел, закрыл дверь.

— Мен оф «Аэрофлот».

— Йес! Йес! Йес! Мен оф «Аэрофлот»! Лондон. Лондон. Мен оф «Аэрофлот».

Мы едем по интереснейшей дороге, я разглядываю окрестности Лондона и, слегка уже успокоившись, радуюсь: все-таки как хорошо! Непонятно, почему нет транзита ту Шеннон, но зато я в Лондоне. Сейчас, вероятно, мы найдем мена оф «Аэрофлот». Доезжаем до советского посольства, он пальцем показывает мне на домофон. Я нажимаю кнопку, говорю:

— Здравствуйте, я — Соловьев, лечу в Шеннон, а транзита почему*то нет.

— Я дежурный по посольству, — отвечает домофон. — Мы ничего о вашем приезде не знаем, сегодня воскресенье, открыть вам не можем. Это несерьезно.

— Хорошо, — говорю я. — Серьезно или несерьезно, разберемся потом. У меня нет ни денег, ни места, где остановиться, я не знаю языка.

— Это ваши проблемы.

— Тогда я буду звонить послу.

— Посол в Ирландии.

— Так он же уехал встречать меня! А я здесь.

— Никаких поручений он нам не передавал. В посольстве никого нет. Помочь вам ничем не могу.

— Мен оф «Аэрофлот», — кричит из-за моей спины в тот же домофон английский начальник паспортной службы. Он понимает, что если как*то сейчас не пристроит меня, то, наверное, уже до конца дней я буду жить в его семье, беспрерывно требуя транзит ту Шеннон. Из домофона ему что*то длинно отвечают по-английски, из чего я понимаю, что ему объясняют, где в воскресенье в Лондоне (часов 5 дня уже было) может находиться «мен оф „Аэрофлот"». Это, в общем*то, задачка на сообразительность для людей, хорошо знающих быт и нравы советских загранработников в Англии.