Диана Померанц - Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом

— Папа, ты даже подарки не открыл!

Сын сбежал вниз на несколько ступенек, крича «Папа!». Если Чарльз его и слышал, то никак не отреагировал.

Сэм бросился к тому месту на столе, куда дети положили подарки. Он схватил подарок, который сам аккуратно завернул в бумагу, не говоря ни слова, бросил на пол, наступил на него и ногой зашвырнул в угол комнаты. Сын хотел вручить Чарльзу скворечник, который красиво разрисовал. Теперь ярко раскрашенные дощечки в беспорядке лежали на темном паркете.

Сэм расплакался, убежал наверх в свою комнату и громко хлопнул дверью. Мы с Элли пошли за ним. Увидев брата на кровати, Элли подошла, села рядом и начала гладить его по спине, приговаривая:

— Все нормально, Сэмми. Папа ведет себя глупо. Когда мы перестанем дарить ему подарки, он об этом пожалеет.

Сэм медленно поднял кудрявую голову. Его глаза были красными и опухшими.

— Почему папа нас больше не любит? — спросил сын, глядя на меня.

Я поняла, что не должна показывать свою горечь и боль. Поэтому сделала глубокий вдох, пересела со стула на кровать и обняла детей.

— Я не знаю ответа на этот вопрос. Сама не понимаю многое из того, что папа в последнее время говорит и делает. Но я вот что могу сказать: папа любит вас так, как может. Сейчас по каким-то причинам он не в состоянии показывать свою любовь так, как нам хотелось бы, но это не значит, что отец вас не любит. Уверяю, что папино поведение не имеет никакого отношения к вам самим и вашим поступкам. Людям иногда бывает сложно разобраться со своими собственными чувствами, и мне кажется, что у папы именно такая проблема. Но я знаю, что он вас любит.

— Если папа нас любит, то как-то странно показывает свою любовь, — произнесла Элли, закатив глаза.

Мы помолчали. Внутри я закипала от гнева. То, как Чарльз обходился с нашими детьми, казалось мне омерзительным. Я догадывалась, что его настроение менялось в зависимости от того, как в данный момент складывались отношения с Викторией.

Вполне возможно, что день рождения в Вашингтоне отметили не так, как хотелось бы Чарльзу.

— Послушайте, если папа не желает, чтобы мы устраивали ему праздник, это еще не значит, что мы не можем съесть шоколадный торт. Первый, кто спустится вниз, получит больше глазури! — улыбаясь, сказала я, мы вскочили на ноги и бросились вниз.

Сэм молчал. Мы ели торт, запивая молоком. Неожиданно в дверях появился Чарльз.

— Эй, вы на торт меня не позвали! — сказал он со смехом.

Мне показалось, что голос мужа звучал неуверенно. Хотя на самом деле это могло быть и не так.

— Откроем подарки, которые я видел в гостиной? — сказал он потом и подмигнул Элли. Дочь отвернулась.

— Смотрите, Сэм утомился и заснул, — произнес Чарльз, обошел стол, наклонился и с нежностью поднял уснувшего на полу мальчика.

— Ну все, дорогой, — сказал муж, — пора в кровать. — Он поднял сына, повернулся к нам с Элли и произнес: — Я скоро вернусь.

Я увидела заботливого и любящего Чарльза, которым он был ранее. А может быть, я все это придумала и муж не был таким никогда?

Дом, в котором мы тогда жили, был просторным, но расположение комнат, интерьер казались какими-то нездоровыми, вгоняющими в тоску. Оловянно-серое небо проглядывало через бессистемно расположенные окна, отбрасывая причудливые пятна света на стены. Из-за высоких потолков в доме всегда было эхо. На второй этаж вели сразу три лестницы, расположенные в разных частях дома. Ступени поскрипывали, а темные углы под ними пугали, как в фильмах ужасов. Впрочем, я могу списать все эти тревожные чувства на свое психическое состояние. Возможно, я просто не любила дом, потому что в нем я не была счастлива и никогда не чувствовала себя защищенной. А еще я никак не могла заставить себя сделать мелкий ремонт, создать больше уюта, потому что понимала, что, скорее всего, мы съедем отсюда, как только разведемся.

Я любила осень и особенно время перед Днем благодарения. Мы всегда устраивали пышный праздник, приглашая родственников, друзей и просто знакомых, кому в этот день некуда было пойти. В прошлом году, из-за лечения, у меня не было сил что-либо готовить, и мы поехали к Эллисон и Гарри. В этом у меня не было настроения звать гостей. Поведение Чарльза стало непредсказуемым, вернее, оно стало предсказуемо садистским и подлым, и я не хотела испытывать неловкость и стыд за него перед приглашенными. Однако у мужа были другие намерения.

— Сегодня утром я разговаривал с моими родителями, — заявил он однажды вечером, вернувшись с работы, — и пригласил их на День благодарения. А ты позвала своего отца?

— Нет, — ответила я после долгой паузы, — не позвала. Его пригласила подруга Лидия, и я сказала папе, чтобы он согласился, потому что там получит от вечера больше удовольствия. У меня нет сил готовить праздничный обед, Чарльз. Я бы вообще в этот день никого постороннего не хотела видеть.

Я не смотрела ему в глаза.

— Мы можем пойти в ресторан, и тебе не надо будет готовить.

— Я вообще не хочу никого развлекать. Я бы предпочла, чтобы на праздник к нам никто не приезжал. Ты совершенно четко дал понять, что не хочешь со мной жить, поэтому я не вижу смысла изображать перед кем-то, что мы семья. Я не желаю этим заниматься.

— Ты не хочешь показать людям свою благодарность? После всего того, что для нас сделали мои родители, ты даже не желаешь пригласить их на обед? Это просто невероятно!

Несмотря на то что я знала: все, что говорит Чарльз, — искаженная проекция его собственных чувств, муж добился-таки своего, и я начала ощущать вину. В итоге Марси и Альберт приехали к нам на День благодарения. Они остановились в отеле, я не готовила обед, и мы заказали еду. Не уверена, что Чарльз рассказал родителям о том, какие у нас сложились отношения. Свекор и свекровь, как и прежде, ничего не замечали и были полностью погружены в свою собственную жизнь. По крайней мере, на этот раз Чарльз развлекал их сам, а не повесил мне на шею, как всегда делал до этого.

Периодически, словно на автомате, я стремилась добиться его одобрения и поддержки. Иногда мне хотелось восстановить нашу былую душевную связь. Я думаю, что это происходило оттого, что я чувствовала себя ужасно одинокой. К тому же мне нравилось быть замужем, нравилось, что меня окружают члены семьи. При этом в душе я понимала: хотя внешне Чарльз часто производил впечатление абсолютно здравомыслящего человека, у него были серьезные психологические проблемы, и по отношению ко мне он вел себя все больше и больше как подлец и садист. Я осознавала, что в лучшую сторону муж уже не изменится, и если хочу сберечь свой рассудок и желаю нашим детям лучшей доли, то обязана с ним расстаться.

— Мама, дедушка с бабушкой уезжают. Выйди, чтобы с ними попрощаться, — с этими словами Сэм подбежал ко мне и потянул за руку.