Диана Померанц - Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом

Утром я проснулась от запахов яичницы и кофе на кухне. Чарльз приготовил нам обоим завтрак.

— Мне уже гораздо лучше, — бодро сообщил он. — Но я планирую не работать еще пару дней, не хочу никого заразить. После завтрака сам заеду, заберу детей.

И я снова поддалась! Снова начала думать: «Что, если Чарльз и правда готов работать над отношениями, чтобы сохранить брак?! Что, если у нас и правда может получиться?! Предыдущий вечер показал, что в чем-то муж готов взять вину на себя, в чем-то готов пойти на компромисс. Может быть, стоит ухватиться за эту его готовность?»

К возвращению Элли, Сэма и Чарльза я сделала всем горячий шоколад. Дети обрадовались и побежали мыть руки, а муж даже не снял обувь.

— Я, пожалуй, проветрюсь. Скоро не жди, буду гулять долго, много о чем надо подумать.

Он ушел, оставив меня в недоумении. Обдумывает ли Чарльз все, что наговорил вчера? Хочет ли принять какое-то важное решение?

Муж вернулся спустя четыре часа, когда на улице начало темнеть и сильно подморозило.

— Какая же холодрыга снаружи, — произнес он, дрожа и подходя ближе к камину. Он снял перчатки и шапку. — Хорошо прошелся. Это именно то, что было нужно моей голове.

Чарльз не смотрел на меня, когда говорил.

— Ты так долго был на холоде, что я начала волноваться.

— Я не замерз. Я просто шел. Я очень тепло оделся. Не могла бы ты сделать мне горячего шоколада, который готовила днем? Я пока переоденусь, — сказал муж и спустился в подвал.

Когда я принесла ему шоколад, Чарльз все еще сидел в той же одежде и быстро строчил что-то в своем дневнике.

— О, большое спасибо. После я лягу спать, что-то вконец умотался. Так что спокойной ночи, Ди.

Я вышла, чувствуя себя идиоткой, в полном недоумении от его действий и слов.

Утром следующего дня он снова пошел гулять, а я спустилась в подвал, чтобы почитать его дневник. Я давно этого не делала, потому что, как мне казалось, уже приняла окончательное решение, но теперь снова была в смятении. И еще я думала, что прошлым вечером муж специально продемонстрировал мне, что пишет в дневник, а в это утро оставил его на видном месте.

Чарльз описал свою встречу с Викторией. Она заехала за ним на машине, так что пешком он успел пройти метров триста, не больше. Какой лжец! А я-то решила, он думает о нас. Как же! О событиях предшествующей ночи я не нашла ни слова.

Муж опять меня обманул. Я вспомнила своего первого психоаналитика, к которому ходила задолго до того, как познакомилась с Чарльзом. Он так говорил по поводу одного действия, которое я неоднократно повторяла: «Ты бьешься головой о стену. Как долго ты собираешься это делать?»

И сейчас я вела себя точно так же, как и тогда.

Я много раз воспроизводила одну и ту же цепочку действий: давала мужу шанс, разочаровывалась и злилась, принимала решение расстаться, замечала его колебания (или воспринимала его слова и поступки как колебание) и снова давала шанс.

Когда через пару часов Чарльз вернулся домой, я спросила в лоб:

— Ты сегодня виделся с Викторией?

Он немного подумал, а потом ответил:

— Да.

— Чарльз, в следующий раз, когда у тебя будет депрессия, будешь плохо себя чувствовать или впадать в панику, как с тобой недавно произошло, то не надо ко мне обращаться. Обращайся к Виктории.

Я говорила ровным и сдержанным тоном, глядя ему прямо в глаза. Я не могла быть уверена, что этой твердости и спокойствия мне хватит в следующий раз. Что толку давать себе обещания каждый раз и нарушать их. Все, что я могу, — защищать свое достоинство здесь и сейчас.

Вот и настал Новый год. Всего восемнадцать месяцев назад мне поставили диагноз, и я начала лечение. Я была по-прежнему жива. Процесс отнял много времени и сил. Выздоровление дало мне цель, направление развития и не оставляло времени на то, чтобы впадать в депрессию. Но, когда курс интенсивной терапии закончился, я снова столкнулась с неприглядной реальностью своего брака.

Последняя операция и резко негативная реакция на нее Чарльза высосали мои силы. У меня было чувство, словно я сдала по всем фронтам. Когда по утрам я открывала глаза, первым, что приходило мне в голову, было: «Я хочу умереть». Следом я будто обращалась к небесам: «Помоги мне, мама». И уже с мыслью «Я нужна детям» вставала с кровати.

У меня не было пациентов и, соответственно, не было дохода. Я ждала, когда Чарльз выдаст мне деньги на продукты и средства гигиены, что он делал не чаще чем два-три раза в месяц. Иногда этих сумм хватало всего на несколько дней, и я была вынуждена «прийти за добавкой» с чеками, подтверждая, на что так быстро ушли деньги.

— Чем больше я буду тебе выдавать, тем больше ты потратишь, — любил говорить муж.

Каждый раз, когда нам приходил какой-либо счет, он махал им у меня перед носом со словами:

— Ты собираешься за это платить? Когда ты наконец начнешь зарабатывать? Я устал в одиночку содержать тебя и детей.

Январь выдался морозным. Сосульки на ветвях деревьев были, конечно, красивыми, но не таяли. Замерзшие заснеженные поля стали символом того, что в душе я чувствовала себя холодно и неуютно, словно в тундре. Черный, смешанный со снегом лед на дорогах было сложно заметить, но он был скользким и представлял угрозу во время езды на автомобиле. Казалось, что ощущение опасности не покидает меня ни на минуту. Я была нужна своим детям и, хотя физически делала все необходимое, эмоционально я часто отсутствовала.

В середине января я в качестве психолога начала вести бесплатную группу в расчете на то, что ее участники станут рекомендовать меня своим знакомым и так я наберу клиентов. Это был мой первый шаг к независимости. Я надеялась, что уже через один-два месяца смогу зарабатывать. Это был определенный прогресс, но мой неумолкающий внутренний диалог меня сильно изматывал. Я постоянно думала о Чарльзе и Виктории. Вдобавок я начала принимать антидепрессанты, от которых чувствовала себя заторможенной.

В начале года стало понятно, что умирает один из моих пациентов — Джеб. За восемь месяцев до этого, когда меня только выписали из больницы после пересадки стволовых клеток, он позвонил и сообщил, что болен раком толстой кишки. Потом Джеб переехал в хоспис. Все произошло стремительно. Он выжил в джунглях Вьетнама, но сейчас вступил в борьбу, которую ему было не выиграть. Я навещала своего пациента в хосписе уже не как психолог, а как друг, который хорошо знал его самого и его жизненную историю.

Раненный во время войны во Вьетнаме и ставший инвалидом Джеб появился на пороге моего офиса пятью годами ранее. Из-за раздробленных ноги и таза у него была нетвердая походка. Раны он получил, когда в окопе, в котором он сидел с другом, разорвалась граната. Дело было ночью под Сайгоном. В Штаты мужчина вернулся в самом плачевном физическом и психическом состоянии. Ему периодически мерещились сцены войны: разодранное разрывом тело приятеля, сержант с ожерельем человеческих зубов на шее, отдавший Джебу приказ стрелять по деревне, в которой жили одни старики и дети. И так далее. Воспоминания не давали ему покоя. Он женился до того, как ушел на войну, а когда вернулся совсем другим, жена с ним развелась. Я много работала с пациентом, пытаясь помочь ему примириться с прошлым.