Диана Померанц - Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом

Первым, что я развернула, оказалась статуэтка ирландского сеттера. С удивлением я увидела, что на спине животного есть крылья. Это была собака-ангел. Я горько вздохнула.

— Спасибо. Мило.

По тому, как фигурки были завернуты, стало ясно, что Чарльз их уже разворачивал и знал, какие они. Когда я распаковала вторую, более тяжелую, мне стало немного не по себе. Краем глаза я видела, что он начал разбирать сумку, с которой я приехала в больницу. В груди сдавило. Я не хотела, чтобы он копался в моих вещах. Муж посмотрел на часы. Я продолжала медленно снимать упаковку. Наконец сняла и широко раскрыла глаза от удивления. Это была фигурка серой, морщинистой женщины, сидящей на темной, сломанной скамейке. У ног женщины стоял большой пакет. А за плечами были крылья.

«Зачем Чарльз притащил мне фигурку женщины-бомжа с крыльями? — гадала я. — Неужели он опять рассчитывал, что я умру на операционном столе и окажусь на небесах?..»

Часом позже в палату вошла заступившая на смену новая медсестра.

— А что это такое? — поинтересовалась она, указывая на керамику.

— Это мой муж решил меня взбодрить, — попыталась улыбнуться я.

— Вам они нравятся?

Я покачала головой.

— Эти статуэтки очень странные. Я думаю, что их лучше убрать. Давайте я спрячу фигурки в шкаф. Когда будете выписываться, сможете взять… или выбросить. Сделаете все, что хотите, но я бы на вашем месте от них избавилась.

В клинике я провела пять дней. Врачи предупреждали, что выздоровление может быть долгим и болезненным, но я чувствовала себя вполне прилично, возможно, потому что радостно предвкушала момент, когда увижу свою грудь без бинтов.

Домой из больницы меня привез не муж, а подруги Пег и Сюзан. Дома меня никто не ждал, разве что пустой холодильник и раковина, полная грязной посуды. Я убедила приятельниц, что с минуты на минуту придет наша помощница Камилла с детьми и она поможет мне прибраться, но как только за Пег и Сюзан закрылась дверь, я встала к раковине с желанием снова плакать и жалеть себя.

Ужин прошел на удивление хорошо. Дети были счастливы меня видеть, Чарльз пришел вовремя, а Камилла действительно помогла приготовить жаркое.

— Надеюсь, что вы, ребята, будете помогать своей маме. Ей в ближайшие дни надо отдыхать и поправляться, — сказал Чарльз.

Позже, когда Элли и Сэм разошлись по своим комнатам, муж сказал мне очень официальным тоном:

— У меня все меньше пациентов, Ди. По сравнению с третьей неделей ноября моя занятость сократилась на десять часов.

— Ты все еще работаешь 31–33 часа в неделю. Это вполне нормальный показатель, — заметила я.

Дыхание мужа стало учащенным.

— Нас вновь ждет финансовый крах. Надо понять, где можно занять денег. Этот вопрос мы должны решить с тобой вдвоем.

«Я ничего не хочу решать с тобой вдвоем, — подумала я. — Я просто хочу как можно скорее с тобой развестись».

— Ты сделала себе операцию. И в этом причина наших денежных проблем, — заявил Чарльз.

Я чуть не задохнулась от возмущения. Он всегда безрассудно брал ипотеки, тратился на звонки любовницам и несколько подписок журналов, которые едва ли читал, покупал годовой абонемент в фитнес-клуб премиум-класса, его офис был современно и дорого обставлен. Но я сдержалась, сделала пару глубоких вдохов и предложила:

— Самый простой и быстрый способ — сдать два офиса наверху.

— Ну что за чушь, Ди! Ты подумала, как негативно это отразится на энергии всего здания! — с этими словами Чарльз пошел спать, а наутро уехал на работу, не прихватив с собой обед. То есть планировал взять ланч в ресторане. «Уже включил режим экономии», — с горечью подумала я про себя.

На следующий день Чарльз заболел и отменил пациентов. На улице сильно похолодало, завывал ветер. На ветках, в солнечных лучах, словно игрушки на рождественской елке, блестели сосульки. Периодически сильный порыв сдувал их, и некоторые со звоном ударялись друг о друга и разбивались об оконное стекло.

Мне не хотелось, чтобы дети весь день провели у телевизора. Сама же я еще не отошла от операции настолько, чтобы развлекать их с утра до вечера. Поэтому я позвонила родителям друзей Элли и Сэма и договорилась, чтобы мои дети провели у них вторую половину дня с ночевкой и вернулись завтра утром. Сразу после обеда Камилла заехала за ребятами, чтобы развести их по гостям. А мы с Чарльзом остались в доме вдвоем.

Я растопила камин. Мне нравилось тепло огня и потрескивание пахучего дерева. Я сделала себе рисовый пудинг, легла на диван и слушала пластинки Джона Колтрейна [23] Джон Уильям Колтрейн — американский джазовый саксофонист и композитор. и Клео Лэйн [24] Клео Лэйн — британская джазовая певица и актриса, известная своими навыками в области скэтовой вокальной импровизации. . «Вот именно так должен выздоравливать человек после тяжелой операции», — подумала я, наслаждаясь покоем.

Около пяти ко мне присоединился Чарльз. Мужа знобило, и он предложил сделать нам глинтвейн. От этого напитка он совершенно расслабился и положил голову мне на колени. За последние месяцы это был первый интимный момент между нами.

Чарльз безостановочно говорил, слова лились потоком, который он, по всей видимости, совсем не контролировал. В основном муж стенал и жаловался. Его тирада продолжалась несколько часов.

Некоторые из высказываний Чарльза можно было воспринять в качестве извинений: «Я не хотел сделать тебе больно». Другие звучали как обвинения в мой адрес: «У немощных людей больше всего власти, они оттягивают на себя все внимание». Были и сожаления: «Моя самая большая ошибка — то, что я не смог отговорить тебя от операции. Если бы я позвонил твоему врачу и ее отменил, ты не смогла бы поставить нас на грань банкротства».

Это была грандиозная драма, разыгрываемая единственным актером, самовлюбленным манипулятором. Чарльз искренне верил, что мог одним звонком отменить мою операцию. Что только она, а не годы бездумных трат привели нас к разорению.

Все это время я молчала и лишь раз позволила себе вставить слово.

— Тебе стоит подумать о том, чтобы отказаться от аренды офиса в Вашингтоне. Посчитай, сколько пациентов не могут приехать сюда: возможно, их так мало, что они совершенно не окупают аренду.

Муж никак не прокомментировал это предложение, а только сказал:

— Мне надо подняться. Я совсем раскис.

Но при этом остался на диване. Чарльза и правда разморило, и уже с закрытыми глазами, перед тем как провалиться в сон, он добавил:

— Если бы мы только могли с тобой помириться и наладить отношения… Но… боюсь, мы слишком разные.

Мы так и заснули у камина, я — положив голову на спинку дивана, он — на мои колени.